Фредди волновался из-за костюма для представления. В принципе все, за исключением Изабеллы, решили отказаться от костюмов. Она же привезла с собой необходимые наряды. Но Фредди не соглашался играть в белом плаще, как в прошлый раз, когда он исполнял роль слуги, а мечтал, по его словам, о чем-то более элегантном.
– Фред, – сказал Алекс, обнимая его за плечи. – Какого цвета плащ подходит для твоей роли?
Фредди нахмурился.
– Он должен быть красным, – ответил он. – Руби говорит, что оранжевый, но я думаю, что он должен быть красным. Черт возьми, это великолепный цвет. Все сразу обратят на него внимание.
– Не сомневаюсь, – проговорил Алекс. – Так одевайся в красное, приятель, публике это понравится.
Фредди обрадовался, но потом снова погрузился в размышления.
– Я не отвлеку внимания от Изабеллы? – поинтересовался он. – Мне бы не хотелось этого делать, Алекс. Изабелла умна и великолепно играет, а у меня в голове пусто.
– Поверь мне, – сказал Алекс, сжимая его плечо, – и надень красное.
– Это будет смотреться элегантно, Фредди, – заметила Энн, жестом приказывая Алексу скрыть ухмылку.
Клод страдал от обычной неразберихи, царившей на семейных постановках. Он говорил всем готовым слушать – в основном своей жене, – что всеобщее внимание сосредоточится на Изабелле, а остальных и не заметят.
– Этот олух Фредди, – пожаловался он, – в полдень пять минут вспоминал слова, с которыми должен обращаться к Порции. Целых пять минут!
Клод достал платок, чтобы промокнуть лоб. Подготовка к Рождеству в Портленд-Хаусе достигла кульминации.
На протяжении двух последних дней Джек посещал все репетиции и пришел к выводу, что Изабелла – величайшая актриса. Вечером после ужина, когда собравшиеся гости расселись на стульях в бальной зале, он понял, что до этого момента она играла вполсилы.
Сцена с его участием шла последней, и Джек, как обычно, ужасно волновался и переживал, но до того как в финале появиться на сцене, он смотрел и прислушивался к предшествующим выступлениям. Ему так понравилась Порция, что он почти влюбился в нее. Затем его до того заинтриговала сварливая, злоязычная Катерина, что захотелось прыгнуть на сцену и укротить ее. Джек хотел расцеловать эту глупышку. А когда в последней сцене Петруччио справился с ней, он почувствовал разочарование от того, что ее характер утратил былую силу. Джек видел ее глаза и понимал, что она настоящая актриса. В се глазах отражались ум и легкая насмешка. Катарина не была окончательно укрощена. Вес, что она делала, было просто уловкой. Бедный Петруччио и не представлял, что его ждет.
«Черт побери, до чего она хороша!» – подумал Джек, но неожиданно звук аплодисментов вернул его к реальности, и он вспомнил, что должен выйти на сцену.
Теперь Джек понимал, что мог бы протянуть ей руку и помочь быстрее добиться успеха, подбодрить ее – ведь она так нуждалась в этом. По крайней мере убедить ее в его любви. Но тогда он был слишком молод и горяч.
И он потерял возможность провести жизнь рядом с ней.
А сейчас ему предстояло играть на сцене другого идиота. Отелло стал убийцей из-за дикой ревности. Он, Джек, не убил Красотку, но разрушил все самое прекрасное, что когда-либо присутствовало в его жизни.
Он похолодел при воспоминании о последней ссоре. Когда Изабелла сбежала от него, то уже ждала ребенка. Жаклин.
Брошь! Он выпросил у Гортензии свой давний подарок, обещая заменить его более крупным украшением сразу по возвращении в Лондон. Чудесно, что сестра взяла ее с собой. Впрочем, Гортензия всегда возит с собой все драгоценности, вызывая неудовольствие Зеба и истерику матери. Гортензия решила, что брошь предназначается Джулиане, и была потрясена, заметив ее утром на платье Жаклин.
Алекс знал. Джек понял это утром, встретившись с кузеном глазами, когда Жаклин показывала всем брошь. Они не обмолвились ни словом, но Алекс знал правду. Энн, по-видимому, тоже была осведомлена, если судить по брошенному на него ласковому взгляду. Милая Энн!
– Джек! – прошипел Клод. – Сейчас не время валять дурака, приятель.
Джек выскочил на сцену. Он не помнил ни единого слова своей роли. Он перевел дыхание и набрал в легкие побольше воздуха.
Изабелла играла восхитительно. Джулиана не представляла, что исполнение способно довести до слез, не кое-кто плакал. Она приняла Порцию и смеялась на; Катариной. Она переживала за Дездемону, поджидавшую мужа и предчувствовавшую свою смерть, так как знала что он сердит на нее. Джулиана напряженно следила как Отелло разбудил Дездемону поцелуем и убеждал себя что должен убить ее, хотя и безумно обожал.
Джек напоминал Отелло. Она готова была поклясться, что он действительно любит Изабеллу, и се сердце сжалось: они любили друг друга, но не могли забыть oб ошибках прошлого. Джулиана застонала, когда сцена подошла к трагической развязке. Она расстроилась из-за смерти невинной Дездемоны и преступления, совершенного сбитым с толку Отелло. Она страдала из-за несправедливости, царящей в мире, где любовь не всегда приносила счастье, где столько непонимания, ошибок и трагедий, потому что люди отказываются говорить откровенно – особенно с теми, кого любят.
– Поразительно! – услышала она голос отца, когда все вокруг начали аплодировать. – Может, сцена не со всем подходит для Рождества, но игра потрясающая.
Джулиана находилась под таким впечатлением от увиденного, что сначала даже не могла аплодировать. Кто то прикоснулся к ее руке, и она повернула голову к Фитцу сидящему рядом. В доме священника было объявлено о помолвке Говарда и Роуз, вот почему представители обе их семей во время представления сидели рядом.
Джулиана припомнила, что всегда чувствовала опустошенность, когда начиналась эта сиена из «Отелло». Игра настолько тронула ее, что на смену депрессии пришло восхищение.
– Разве это не прекрасно? – спросила она.
– У меня есть предложение, – ответил Фитц. – Давай проведем минутку где-нибудь наедине, пока все подготовят к балу.
Бал! У Джулианы сжалось сердце. Когда объявят о ее помолвке: в начале, в конце или в середине бала?
Ей не следовало оставаться наедине с Фитцем, тем более что по его взгляду она поняла, что он придерживается того же мнения.
– С удовольствием, – согласилась она. – Это было бы чудесно.
– Куда пойдем? – спросил он, когда они вышли из бальной залы, а гости направились в гостиную, холлы и салоны.
Джулиана повела его наверх, в галерею. Свет проникал в нее только через окно, и там было почти темно.
– Сегодня вечером объявят о твоей помолвке, верно? – спросил Фитц, беря девушку за руку и подводя к одному из окон.
– Да, – ответила она.
– Ты, наверное, счастлива?
– Да.
– Правда?
Она хотела ответить, но промолчала.
– Правда? – повторил он свой вопрос, сжав е пальцы.
– Нет, – прошептала Джулиана.
– Почему? Он не нравится тебе?
– Нравится.
– Тогда почему?
Она снова не ответила.
– Джули, – сказал Фитц. – Я люблю тебя. Я не та хорошо обеспечен, как Джек, и твой отец не отдаст мне тебя и через тысячу лет. Но мой дедушка предложил мне переехать к нему и принять управление его поместьем. Он завещает его мне. Но это безнадежно, верно?
– Да, – ответила она.
– Если бы я был так же богат, как Джек, – продол жал Фитц, – и если бы мой дед был герцогом, ты бы вышла за меня, Джули?
– О, Фитц, для меня эти вещи не имеют никакой значения. Я не понимала, что полюбила тебя, не ожидала этого. Мне нравилось болтать с тобой и смеяться, но теперь я знаю, что люблю тебя.
Фитц заключил Джулиану в объятия и припал к с губам. Она прерывисто вздохнула от счастья.
– Что же нам делать? – спросил он, прижавшие щекой к ее голове. – Хочешь, я поговорю с Джеком пока не поздно? Или с твоим отцом?