—И все из Череповца,— прошипела Наталья.
—Да уж, не питерские,— весело парировала Маша. — Нам толкнуть Левитана негде. Ни знакомств нужных, ни людей сильно денежных…
—Точно,— буркнула Тамара. — Это в Питере скупщиков и коллекционеров как грязи. А мы всего лишь скромные провинциалы.
Лелька улыбнулась: Тамара никогда не отличалась смирением. Искренне любила Череповец и считала его очень энергичным и перспективным городом. Всегда уверяла сестру, что Череповец через десяток-другой лет станет крупнейшим промышленным центром России. И злилась, когда ей напоминали об экологии. Кричала — мол, слишком умные все стали — и малину есть, и губ не испачкать…
Лелька отставила в сторону чашку с кофе и сказала:
—Бессмысленно голословно обвинять друг друга…
—И глупо разъезжаться, не узнав имени вора! — перебивая, рявкнула Маша.
Душа Епифанцевой жаждала справедливости. И не откладывая, прямо сейчас, сию же секунду. Поэтому Маша встала, набрала в грудь побольше воздуха и грозно прорычала:
—Я вовсе не хочу, чтобы на меня пальцем указывали! Пусть сознается, гад, сам и при всех!
—Сильно сказано, — признал Электрон.
—Да кто ж сам сознается? — удивилась Элечка чужой глупости.
—В самом деле, признались бы,— неуверенно произнес Петя.
—На душе легче станет, да? — понятливо спросила Динка.
Подбросила в воздух ягоду, поймала ее ртом и звонко рассмеялась. Крыс заскулил. Динка сочла его негодование вполне справедливым и следующую клубничину подбросила над псом.
Маша раздраженно заявила:
—Все равно вора вычислим!
—Кто это? — ехидно поинтересовалась Наталья. — Уж не ты ли?
—А хоть бы и я!
—Вор громче всех кричит — держи вора,— в сторону довольно громко шепнула Элечка.
—Это ты про меня?! — сжала кулаки Маша.
—На воре шапка горит,— невинно протянула Румянцева.
И тут же взвизгнула: метко брошенная Машей сочная клубничина размазалась по ее бюсту. Маша победно захохотала. Элечка схватила недоеденное пирожное. Вера Антоновна грозно рявкнула:
—А ну прекратить безобразия!!!
Элечка всхлипнула, но с пирожным рассталась. Маша показала ей язык. Вера Антоновна всплеснула руками и сказала хозяйке:
—Ты ж посмотри что делается! Картины украли, да еще и драку затеяли! А ведь я говорила — зря ты это придумала, зря…
Софи покачала головой и мягко сказала:
—Ладно тебе, Веруся. Один провинился, а ты всех шельмуешь — нехорошо. Да и не стоят эскизы того. Вон, Диночкины рисунки сегодня повесили — ничуть не хуже.
Динка захлопала в ладоши. Крыс загавкал. Наталья потрясенно протянула:
—Не стоят?
—Это вы про Левитана? — приподнял брови Электрон.
Очень элегантно приподнял, Тамара зубами заскрипела от злости. Она никак не могла простить подлому человеку утреннюю сцену: он втянул ее в комнату как мешок с картошкой! Последней! Даже Крыс оказался дома раньше!
Отставил в сторону как стул какой, прикрыл окно и отряхнул руки. Будто испачкался! А потом смеялся с Динкой и Лелькой, а на нее, Тамару, и не взглянул ни разу.
Она ему этого никогда не простит. Никогда!
—Лелька говорила — он за бешеные деньги сейчас на аукционах ушел бы, ваш Левитан, — воскликнула Маша. — А Лелька — она все знает!
—Софи не о том,— улыбнулась подруге Лелька.
—А о чем? — возмутилась Маша, она не любила неясностей.
Остальные вопросительно уставились на хозяйку, явно ожидая объяснений. Элечка прошептала Пете, мстительно поглядывая на «череповецкую банду»:
—А то и не Левитан вовсе был. Зря они старались!
Петя промолчал. Он как и все смотрел на Софи, пытаясь понять сказанное.
Софи пересела в кресло. Погладила подбежавшего к ней Крыса и обернулась к гостям. Голос ее звучал задумчиво.
—Леля права, я не о рыночной цене.
Все молчали.
—Вы знаете, те два эскиза — подарок. Когда их писали, они почти ничего не стоили. На рынке, я имею в виду. Просто знак внимания. Дружеский жест. Что-то на память. Для моей семьи не играла роли цена, мы же не собирались продавать. Так — семейная реликвия. Две картины в гостиной, два привета издалека.
Маша шумно вздохнула.
«Как странно слышать, что баснословные деньги для кого-то не играют роли. Жаль, Ваньки здесь нет, мужа единственного. То-то бы рот разинул, таракан рыжий. А то все только на бабки и меряет…»
Софи рассмеялась:
—Ведь по сути — это просто рисунки. Срез бытия на небольшом листе холста или бумаги. И ценность — весьма субъективна. Для меня — а мне недолго осталось, — Диночкины работы ничуть не менее ценны.