— Что-о?!.. — друзья вытаращили глаза сначала на хозяина, потом друг на друга, и после — на деревенскую драгоценность. — Это дерево?..
— Да-да! И оно принадлежит моему племяннику, суконщику. Купил его на ярмарке в Лебенсберге у одного лукоморского купца — тот привез его почти с края Белого Света, из какой-то диковинной страны, где все деревья из железа и меди. Хотя по цене можно было подумать, что оно из чистого золота… Ствол и ветки у него чугунные, а листья медные — видите, как позеленели? Апельсины медные тоже, но мы их начистили — вон, как блестят! Не хуже настоящих!
— И никто не попытался оторвать хотя бы один апельсинчик или листик? На память? — невинно расширив глаза, поинтересовался Волк.
Хозяин расхохотался:
— Оторвать?! Да их разве ножовкой и отрежешь! Это ж металл!
— А где у вас в деревне продается инструмент всякий, кстати? Нам в путь… э-э-э… лопату бы надо, — словно спохватился Серый, но под строгим взором Иванушки, успевшего его изучить как открытую книгу[1], замялся и пробормотал: — Ладно, лопату потом… в следующий раз… и нечего на меня так смотреть… хорошая лопата еще никому не помешала…
— Извини, Сергий, я, конечно, не хотел тебя обидеть… — сконфузился Иван едва не больше нечистого на руку друга, но трактирщик, не обращая внимания на маленькую интермедию, с апломбом продолжил:
— …Мы его установили только сегодня утром, но и так понятно, что чудеснее дерева не отыщется во всем Вондерланде, чтоб мне облысеть!
Серый покосился на голову мастера Айсбана, украшенную задорной поварской шапочкой, но просить приподнять ее не стал: облысел хозяин или нет, а дерево и впрямь было удивительным.
Но некий молодой человек за дальним столом, как выяснилось, придерживался совсем иного мнения:
— Чудо… Груда металлолома, вот что это такое, — пробурчал он негромко из-за кружки эля, но в пустом зале голос его был услышан даже в противоположном конце. — Любой кузнец за неделю еще не такое наковыряет. А на родительские денежки-то купить уж точно любой болван сможет…
— Зависть — дурное чувство, Эрих, — хозяин с медлительным достоинством повернулся в сторону хулителя деревенского дива. — И если уж ты сам ни на что не способен, чтобы обратить на себя внимание Семолины, и маг из тебя, как из овцы кобыла, то хотя бы помалкивал.
— Маг я не хуже многих! А Семолина не пустоголовая кукла, чтобы выбрать папин кошелек, а не человека! — яростно стукнул кружкой по столу гость, и эль выплеснулся фонтаном, заливая ему рукава, живот и грудь.
— Да уж не того ли человека, — вежливость и благотерпение стали сползать с мастера Айсбана, как старая шкура с ящерицы, — что сам из себя ноль, и только других может хаять?!
Посетитель вскочил, насколько энергично, настолько и безуспешно утираясь и отряхиваясь.
— Зато я самостоятельный! — истекая возмущением и элем, огрызнулся Эрих. — А еще я добрый, честный, скромный, трудолюбивый, умный и начитанный! А посади ваш племяш под окнами Семолины хоть целый лес, хоть из хрусталя, хоть из изумрудов, хоть крючком из лунного света вязанный…
Мастер Айсбан побагровел, упер руки в бока, наклонился, словно хотел забодать доброго и скромного наглеца, но тут Иванушка — прирожденный миротворец, почуяв разгорающуюся ссору, бросился наперерез.
— А-а-а… а вот мне интересно… уважаемый хозяин… — дико озираясь кругом, он скользнул нечаянно взглядом по устроившимся под апельсином овечковладельцам и уцепился за них, как за спасательный круг. — А-а-а… эти двое отчего сюда не заходят?
— А? Кто? Что? Где? Кто не заходит? — словно внезапно разбуженный, ошалело закрутил головой трактирщик.
Иван радостно ткнул пальцем за окно.
— А-а-а… эти… Да кто их знает! — фыркнул мастер Айсбан, демонстративно больше не глядя на тощего мага. — Может, нравится им там. Что овца, что хозяева… тоже на голову слабые. Всю округу с ней уже обошли, да не по разу. Продают. А кому такое страшилище нужно? Хромая, беззубая, плешивая, пегая какая-то… Может, она больная!
Маг, хоть и не удостоенный взгляда, «тоже» мимо ушей не пропустил, но только собрался ответить — без сомнения, адекватно, хотя, может, и не совсем эквивалентно, как задняя дверь трактира открылась, и в зал вошел коренастый паренек.
— Петер? — оглянулся на парня хозяин. — Ты слышал?
— Что? — нахмурился юноша.
— Что настоящая доброта проявляется не в словах, а в делах! — выспренно проговорил Эрих и, оставив на столе в луже эля монету, зашагал к выходу. — Больная — значит, вылечим! В этом призвание сельскохозяйственного волшебника на Белом Свете, скромного и самоотверженного служителя оккульта! А Семолина, когда приедет, рассудит сама!..