На ветру голос Чуликовой слышался не достаточно громко. Юлька решительно забрала у него диктофон и поднесла к самому уху. Слушала внимательно, гневно хмурясь. Иногда посматривала на мужа то вопросительно, то возмущенно, но в основном смотрела мимо него. Дослушав запись до конца, вернула диктофон:
— И что?
Не подействовало… Все верно — исповедь Чуликовой ни в малейшей степени не снимала ответственности с самого Вадима. И все-таки он так на нее надеялся. Ну что ж, у него был еще один аргумент, самый-самый последний. Если и он не поможет — тогда все. Финита, как говорят французы.
С неимоверным усилием он оторвал себя от скамейки. Ухватился за один из кульков и вытряхнул его содержимое прямо на снег. Пестрые лоскуты вывалились кучей, в которой невозможно было определить, что есть что. Как будто платье цыганское, что ли? Все разноцветное, яркое.
Юлька наклонилась и потянула за верхнюю тряпочку. Расправила в руках и фыркнула: трусы. Клоунские, одна штанина желтая, другая в красно-синий цветочек. Бросила обратно, выхватила из кучи другие. Те оказались еще потешней: голубенькие в клеточку, как шторы в тещиной кухне, с нашитыми на них разнокалиберными пуговицами. Третьи — в дурацких розочках, четвертые в дырках, будто модные джинсы. Пятые с бахромой, шестые в горошек… Короткие, длинные. Сатиновые, батистовые и теплые, байковые, ниже колена и на потешной манжетке.
— О, смотри, это зимний вариант. Вот завтра их и надену — как раз под такую погодку. А эти, смотри — на лето.
Бахарев вытянул из кучи кокетливые полупрозрачные шортики с аппликацией в виде забавного розового сердечка на причинном месте.
Юлька снова фыркнула и рассмеялась открыто, словно и не была обижена на мужа.
— А зачем столько много?
Бахарев бросил трусы в кучу. Взял ее за плечи, посмотрел в глаза серьезно:
— Я теперь только такие носить буду. И не на какие-нибудь мероприятия, а всегда — мало ли какая Чуликова на дороге встретится. А так я всегда буду во всеоружии. Потому что мне не нужны никакие чуликовы, и никакие другие не нужны. Мне нужна только одна. Моя, родная, Бахарева. Мой Бельчонок, моя мама Белка. А еще мне нужна маленькая девочка, у которой пока даже имени нет. Но я умру за нее, как за тебя. Мне нужны только вы двое: мама Белка и совсем еще крошечная Белочка…
— У нее уже есть имя. Я назвала ее Снежаной. Тебе нравится?
— Снежана?
Вадим прикрыл глаза, пытаясь спрятать от Юльки навернувшуюся слезу. Сглотнул неизвестно откуда возникший ком в горле и забыл о том, что мужчинам негоже плакать:
— Снежана? Снежная. Нежная. Снежная Белочка Снежана. Мне нравится, Юлька! Ты простишь меня?
Та ничего не ответила, но посмотрела на Бахарева с такой теплотой, что у того отпали последние сомненья: он прощен! Носком сапога ткнула в сторону второго пакета, припорошив его свежим снежком:
— А это что?
— Противоугонные устройства.
— Куда столько? На целую жизнь запасся, что ли?
Вадим кивнул, все еще не веря в свое счастье:
— На всю, Юлька. Только эти уже не для меня.
Та нахмурилась:
— Я, кажется, не давала тебе повода для ревности. И я на себя такое уродство не надену!
— Да не для тебя, глупая! — Бахарев рассмеялся, понимая, что все невзгоды остались позади — Юлька его уже простила, а работу он себе как-нибудь найдет. — Это для твоего папаши. Я смотрю, теща так из-за него настрадалась, что… В общем, сама понимаешь. А в таких трусах ей никакие его командировки не страшны. На меня портниха, между прочим, как на сумасшедшего смотрела, когда я ей свою просьбу озвучил. Думала, издеваюсь. Деньги наперед взяла, чтоб не сбежал, представляешь? Пришлось объяснять, для чего мне нужны самые дурацкие на свете трусы, да еще в таком количестве. Мир? Юль, если б ты только знала, как мне без тебя плохо! Поехали домой. Давай заберем нашу Снежную, и домой, а?
— Холодно же, дурачок! — она с откровенным удовольствием рухнула в объятия мужа. — Куда ж ее на ночь-то глядя?
— Я такси подгоню. Поехали домой.
Юлька уже почти согласилась, но тут… Да кто же придумал эти чертовы мобильные телефоны?! Нигде от них покою нет. И всегда звонят в самый неподходящий момент. Ну кому, скажите, мог понадобиться простой человек Вадим Бахарев, только что помирившийся с женой и практически уволившийся с работы?
На дисплее высветился незнакомый номер, и Вадим едва поборол искушение сбросить звонок. В последнее мгновение передумал:
— Алло.
— Вадим Алексеевич? Шолик беспокоит.
Внутри что-то дрогнуло. А Вадим так надеялся избежать неприятностей. Неужели его ждут санкции из-за проклятого контракта?
— Слушаю, Владимир Васильевич.
— У меня тут вопрос один в воздухе повис. Освободилась вакансия моего заместителя. Я две недели думал, кому бы ее предложить. По всему выходит, лучше вас кандидатуры нет.
Он что, издевается? Вадима на место Чуликовой? Это его в Америке таким изощренным пыткам научили?
— Простите, Владимир Васильевич, я не понял.
— Что тут понимать? Чуликова в компании "Макнот" больше не работает. Вместо вас она вылетела с должности с волчьим билетом — я ей такую запись в трудовой организовал, что ее разве что на рынок торговкой возьмут. А на ее место мне взять некого — все вокруг, как она совершенно справедливо заметила, трусы и подлецы. Никто не осмелился бороться с нею, только вы. Да и специалист вы в самом деле неплохой. Да что там — хороший специалист. И человек надежный. Так что, Вадим Алексеевич, пойдете ко мне в замы?
Вот это номер! Чуликову уволили! Да еще и не просто так, а с волчьим билетом, который она обещала организовать Вадиму. Быть может, Бахарев поступил не слишком порядочно, слив компромат Шолику. Но должен же был кто-то остановить эту хищницу! Сколько еще народу могло бы от нее пострадать, сколько семей она еще могла разрушить?
Но идти ли на ее место — вот в чем вопрос. Шолик постоянно разъезжает по свету, а Бахареву придется справляться с этим клубком гремучих змей? А, собственно, почему бы и нет? Если уж он справился с Чуликовой, то все остальные для него… Если выбирать между таксистом и заместителем Шолика, то, пожалуй, выбор очевиден.
— Владимир Васильевич, я могу подумать?
— Конечно. Только не слишком долго — насколько я понял, у вас завтра последний рабочий день. Завтра к вечеру, идет?
— Идет, Владимир Васильевич! Завтра к вечеру!
— Вот и добре.
— Спокойной ночи, Владимир Васильевич!
Упрятав мобильный поглубже в карман, чтоб не замерз, посмотрел на Юльку сияющим взглядом.
— Что? Кто это?
— Юлька! — он смотрел на нее, но из-за переполнявших эмоций не мог ничего толком сказать. — Юлька! Чуликовой больше нет, представляешь? А мне предлагают ее место. Как думаешь, идти?
В Юлькином взгляде сквозило подозрение. Бровки нахмурились недовольно.
— А ее точно больше не будет?
— Ее уволили с волчьи билетом! Помнишь, как она мне угрожала? Шолик говорит, теперь ее разве что на базаре ждут, с такой-то записью!
— А… другие? — нерешительно спросила она.
— Таких, как она, больше нет. Остальные — просто змеи в серпентарии. Шипят, а укусить не могут. Юлька, не будет больше никаких других. За одного битого двух небитых дают. А я теперь не двух — я теперь сотни стою. Думаешь, после такого мне еще когда-нибудь чего-нибудь захочется?
Юлька смотрела на него серьезно, словно пытаясь прочесть потайные мысли мужа. Потом фыркнула, как умела фыркать только она: смешливо и вместе с тем несколько презрительно, дескать, нам не страшен серый волк.
— Нет, Вадюш, вряд ли. Теперь ты весь мой. Но трусы будешь носить только эти!
— Так я ж для того их и шил. У портнихи выкройка моя осталась — на будущее, когда эти сношу. Ты меня простила, Юлька?
— Да простила уже, простила. Идем за нашей Снежной, горе ты мое.
— Ага. Только дай-ка я бельишко свое со снега приберу, а то не в чем завтра будет на работу идти.
Под веселый Юлькин хохот затолкал трусы в кулек, подхватил второй — презент то ли тестю, то ли теще, и отправился за дочкой. Домой, пора домой!