Люся похлопала Костю по плечу:
— Ну и фантазия у тебя работает!
Когда подходили к Аппендиксову тупику, он вдруг вспомнил:
— Люсенька, а где третьи экземпляры росомахинских приказов и рапортов?
— Я их откладываю в стол.
— И по-прежнему на мелованной бумаге — во здравие, на папиросной — за упокой?
— Бывает. Но только выносить их из управления я не хочу. Если узнают — меня и погнать могут.
— Перейдешь на мое иждивение. И вообще место под солнцем всегда найдется. Кроме того, ничего секретного в твоих бумагах нет: приказы клеят на стенках. А я просто собираю коллекцию. Между прочим, интересный факт: итальянский кинодеятель по фамилии Козелли собрал огромную коллекцию самых скучных книг. Когда один французский поэт узнал, что все одиннадцать томов его собрания сочинений попали в эту коллекцию, он пытался покончить с собой… А как, интересно, поступит Росомахин?
…Типчак, Актиния и Настя играли в карты — в дурака. Увидев Костю, Типчак радостно загудел:
— Браток! Приветик! А в шоферы все же не пошел? Куда-то еще подался? Ну, ходи, ходи, Валя, то есть Настя.
— С вами, Василий, просто трудно играть. И где вы так научились?
— Где научился? — с довольной ухмылкой переспросил Типчак. — А без карт, Тонечка, то есть Настенька, пропадешь. В общежитии или в экспедиции кто в карты умеет, тот ни дрова не рубит, ни комнаты не убирает и воду не таскает… А кто не умеет, тот завсегда с тряпкой да с ведром… Убирать да носить воду — занятие для дураков. Очень люблю эту игру. Один тут в Нахаловке живет, он мне так продулся — ходит за мной, плачет.
— Это кто же такой, который плачет? — полюбопытствовала Актиния.
— Фомка Скипидаров.
Актиния хихикнула.
— Фомка? Знаю, знаю.
— А что вы смеетесь, Актиния Никаноровна?
— Больно за девками бегает.
— Не он за ними, а они за ним. В карты ему не везет, а в любви — исключительно.
— Да уж, везет, — согласилась Актиния. — Пятая жена небось. Недавно встречаю его мать, спрашиваю: «Ваш сын снова женился?» А она мне: «Не пойму, говорит, даже. Но думаю, что и эта надолго у него не задержится. А может, на зиму все-таки оставит…»
— Ха-ха! — блудливо усмехнулся Типчак. — Сердцеед! Ходи, Ниночка, то есть Настенька. Уф, жарко! Что-то вы, Актиния Никаноровна, ошиблись со своими прогнозами. Воробьи, говорили, валяются в пыли — к непогоде. А тут так шпарит!
— Будет непогода, будет, — быстро проговорила Актиния.
— Что будет, это я знаю. Осень уже фактически. Раз осень — дождь. А дальше, как по расписанию, зимушка-зима.
— Знаете, Вася, какая она у нас? До-о-лгая, до-о-ол-гая. Холодно и темно. Зима вся в ночах проходит.
Типчак лихо шлепнул картой по столу.
— Все, Варенька, то есть Настенька! Конец!
Потом, тряхнув головой, откинул свисавший до бровей чуб, засмеялся громко и довольно.
— Жить надо, Актиния Никаноровна, широко! А иначе вся жизнь в ночах пройдет! — Он повернулся в сторону «простыни на веревочке» и крикнул: — А ты, браток, зря ко мне в пятую автоколонну не пошел. Характер у тебя, вижу нашенский.
— Я в другой колонне, — ответил Ромашкин.
Люся спросила:
— Костя, а что такое Нахаловка? Старый какой-то поселок?
— Нет, новый, — опередит Ромашкина Типчак. — Только там строились без разрешения архитектурного управления. Самовольные. Я бы себе такой домишко не стал строить. Вот выйдет за меня замуж Настенька — ух, отгрохаю!
Актиния посмотрела на часы, юркнула на кухню, вернулась, шепнула Насте:
— Бери корзину, пора на станцию. Сейчас скорый придет.
Перед тем как расстаться, Костя и Люся-Мила сидели на табуретках друг против друга. На Костиных коленях лежал его старый студенческий портфель. В портфеле были полотенце, зубная щетка, бритва, удостоверение и счастливый лотерейный билет.
Каждый день великое множество людей отправляется в дорогу.
Едут поездами, летят самолетами, плывут пароходами. Мчатся по шоссейкам, грейдерам и бетонкам в пыльных туристских автобусах.
Едут новоселы, отпускники, командированные, едут бывалые толкачи.
О толкачах написано много обидного. Вот и Костя Ромашкин стал толкачом. Как видите, не по своей воле, не потому, что им овладела неуемная жажда странствий.
В жизни толкачей завидного мало. Их не любят. Их не уважают. Надменные швейцары гостиниц и отелей не пускают их через парадный вход, торопливо запирая при виде толкачей сверкающие стеклянные двери. А официантки ресторанов подают им шницель позже, чем другим, в последнюю очередь.