— Люблю, люблю, — сказал старичок, расплывшись в доброй улыбке. — «Римские каникулы» пять раз смотрел. Как она там гуляла! Может, вы и меня заснимете?
— И вас сниму, — решительно произнес Ромашкин, наводя аппарат на старшего диспетчера лифта.
— А что же вы сразу-то не сказали, что из кино? — извиняющимся тоном сказал старичок. — Я думал, что вы, уважаемый, трубы приехали вышибать или моторы. Толкач, словом. А из кино мы и без пропусков — пожалуйста!
— Я и так знал, что вы меня пропустите. Ох, какой лифт! Давно на таком не поднимался.
— А вы не хвалите зараньше, — назидательно сказал старичок. — Так можно сглазить рейс и между этажами остановиться. Один тут у нас застрял, на собрание ехал, в президиум. Так во время собрания к нему все начальство бегало: советовалось через дверцу. Это новые лифты. Недавно поставили. Вид хороший, а толку мало. Вот старенькие работали! А эти? Днем стоят, а по ночам сами ходют… Посидите на моем месте. Дежуришь ночью, а лифты ходют. Пустые. Словно в них привидения.
— Мистика! — воскликнул Ромашкин. — Гофман!
— А если вы к товарищу Гофману, то он на пятом этаже, — сказал старичок и услужливо распахнул перед Ромашкиным дверцу лифта. — Я задержал вас малость. Что же вы сразу-то не сказали, что вы из кино?
Выйдя из лифта на четвертом этаже, Ромашкин сразу очутился в бурлящей атмосфере большого делового учреждения. Все куда-то бежали и отчаянно хлопали дубовыми дверями. Бежали златокудрые машинистки, роняя на ходу бумаги, часто семенили старушки курьерши, тяжело отдуваясь, совершали марафон по коридорам солидные мужчины со сбитыми набок галстуками и пудовыми портфелями.
Тщетно Ромашкин взывал к каждому пробегавшему: «Товарищ!.. Товарищ!..» Безуспешно пытался хватать бегунов за рукава: они отбивались и продолжали исступленно топтать ковровые дорожки.
Наконец одного тщедушного все же удалось прижать к стенке. Он вздрогнул, как кролик, несколько раз и, убедившись в превосходящих силах противника, пропищал только:
— Вы не имеете права!
— Ну, отдохните секундочку, — спокойно произнес Ромашкин, гипнотически глядя в расширившиеся зрачки собеседника. — Все там будем! Помогите приезжему кинооператору найти кабинет Груздева.
— Кино? — переспросил тщедушный уже своим родным голосом. — А какой фильм — документальный или художественный?
— Хроникально-документальный, научно-популярный, широкоэкранно-панорамный, музыкально-цветной, телевизионно-стереофонический, мультипликационно-феерический, полифоническо-политехнический, фантастическо-дидактический, мемориально-исторический, литературно-художественный и общественно-политический иллюстрированный, — почти без передышки выпалил Ромашкин.
— Гы! Такого не бывает…
— Я пошутил, — сознался Ромашкин и, нагнувшись к уху своей жертвы, доверительно спросил: — «Фитиль» знаешь?
— «Фитиль»? — обрадовался тщедушный. — Как же! Этот самый пшшш-бах! Пойдемте, я вас провожу. Кого же вы протаскивать собираетесь?
— Рабочий секрет, — ответил Ромашкин, выдержав паузу, необходимую для столь многозначительного ответа.
В кабинете начальника УКСУСа Ромашкин увидел знакомую картину. Словно ничего не произошло и ничего не изменилось.
Петр Филиппович сидел за большим столом и, как обычно, курил «Казбек». Кроме него, в кабинете были двое сотрудников. Один — беленький, другой — черненький. Больше они ничем друг от друга не отличались и были даже одинаково одеты.
Все трое смеялись счастливым беззаботным смехом.
«Анекдотики рассказывают, — догадался Ромашкин. — Я-то Петра Филипповича знаю!»
Как не знать Ромашкину Груздева! Бывало, приходит в старом УКСУСе к Петру Филипповичу, а у него сидят референты Шалый и Малый, тоже вот так заливаются.
Груздев приветствовал Ромашкина широким жестом. Руки развел в стороны, воскликнул:
— Ба! Знакомые лица! Какими судьбами! Не работать ли ко мне приехал?
— Нет, Петр Филиппович, не работать. Чрезвычайным и, можно сказать, полномочным послом от товарища Росомахина, — ответил Костя и вкратце изложил цель своего приезда.
— Понятно, — сказал Петр Филиппович. — Все эти Кошкисы, Мышкисы и Покусаевы — Ферзухина епархия. Он скоро подойдет. А пока посиди. У нас тут маленький антракт, перерыв. Как на производственную гимнастику.
— Что-нибудь веселое рассказываете? Очень люблю посмеяться, — откликнулся Ромашкин.
— Вот именно, веселое! — подтвердил Петр Филиппович Груздев и, обращаясь к Беленькому, сказал: — Ну, ну, что ты начал?