На базаре, которому не было видать ни конца, ни края, ор стоял несусветный. Антошкина поразило: все что-то продавали и все что-то покупали. От голопузых пацанов до застывших в немощи старцев. И хотя Антошкин, насупив брови, бульдозером пер сквозь базарную толчею, тем не менее ему успели-таки дать перенюхать овощи и фрукты, произрастающие на африканском континенте и его островах, и перещупать галантерею, сварганенную от Парижа до Сингапура. Пробкой он, наконец-то, вылетел с базара и очутился на более-менее тихой улице. Осмотрелся. Ощупал кинокамеру, банку икры, достал из «пистона» и пересчитал доллары — на месте. Повеселев, наугад зашагал по улице, высматривая магазины, которым бы он мог предложить свой товар. Взгляд его поначалу скользнул, а со второго раза, почему-то споткнулся на громадной из толстого стекла витрине, за которой сидела умопомрачительных форм девица. Она курила черную длинную сигарету и… сдавала карты.
Антошкин замер у витрины и сколько простоял — не помнит. Он любовался девушкой, ее кошачьими движениями, и, если бы не колода карт в руках, Антошкин бы решил, что красавица работает кассиром. К ней подходили мужчины, она бросала им три-четыре карты и следом выдавала, судя по размерам, крупные купюры. С милой улыбочкой, со «спасибо». Но вот она совершенно случайно посмотрела в окно и увидела Антошкина. Радостно улыбнувшись, она поманила его рукой: «Мол, почему не заходите? Или вам деньги не нужны?».
— Нужны, — вслух сказал Антошкин и, не чувствуя ног — сами понесли! — через пять секунд сучил ими перед столиком красавицы.
— Русский? — с легким акцентом спросила девушка, пододвигая пачку сигарет.
Антошкин смутился.
— Нет, иностранец, — ответил он.
— О-о! — удивилась красавица. — Я вижу галстук и думаю русский.
— Ошиблись, — с достоинством отозвался Антошкин. — Я этот галстук в Улан-Баторе покупал.
— Очень хорошо. Будем играть очко?
Антошкин пожевал губу и, вспомнив мужиков, только что унесших в клюве уйму крупных купюр, махнул рукой:
— Давай в очко!
Девушка выдвинула ящик стола и ловко вылущила оттуда новую колоду карт. Вихрем завертелись они в ладонях.
— Вы можете звать меня Маша. А вас?
— Да какая вы Маша? — не поверил Антошкин. — Жанна или Луиза скорее. А я Антон.
— У Антона доллары?
— Доллары.
— Ставка десять долларов.
Не успел Антошкин заупрямиться, как в его руки вспорхнул крестовый туз. Следом король. И снова туз.
— Ставка двадцать долларов.
— Да, но я…
Двадцать долларов Антошкин выиграл. Снова выиграл. Проиграл. Выиграл. Чтобы избежать двусмысленности, Антошкин выудил из пистона два доллара и присовокупил к крохотной кучке выигранных денег. Через минуту кучка испарилась, как сон. Красавица «Маша» откинулась в кресле и задымила черной сигареткой.
— Кинокамера? — лениво спросила она.
— Триста долларов, — твердо объявил внутренний голос, а гортань лишь продублировала утробный приказ.
— Двести, — не менее твердо сказала «Маша».
— Двести пятьдесят.
— Ставка — пятьдесят, — согласилась красавица и раскупорила новую колоду.
Но и с новой колодой Антошкину не повезло. Словно какая-то сатанинская сила вымывала доллары из-под его руки. И как он ни осторожничал, как ни пялился на карточную колоду, пытаясь уличить «Машу» в шулерстве и отбить свои деньги — напрасный труд. Красавица была вне подозрений, а карточная фортуна, сильно прогнувшись, глумливо отвернулась от него. От огорчения у Антошкина защипало в носу. В поисках платка он похлопал по карманам пиджака, брюк — тонкий слух «Маши» уловил посторонний звук. Она спросила:
— Что есть под костюмом?
Антошкин расстегнул пуговицы и показал краешек голубой банки. «Маша» слегка побледнела.
— Это есть патроны для автомат? — В голосе — испуг.
— Какие еще патроны! — отмахнулся Антошкин. — Черная икра — и выложил банку на стол.
— Кавьяр? Так много? Сколько доллар?
— Сто, — не советуясь с внутренним голосом, решительно объявил Антошкин.
— Даю сто доллар! — не торгуясь, сказала «Маша» и отсчитала Антошкину деньги.