Павел Николаевич спрятал тетрадку в карман и повернулся к Хохлаткиной:
— Выкликайте по списку.
— А… счастливчик? — спросила Хохлаткина.
— Когда я рубану рукой, — он показал, как рубанет рукой, — выкликайте того самого.
— Антошкин! Белкина! Булочкины!..
Туристы, набычившись, стояли гурьбой, и ни один из них даже не шелохнулся. Все как один хотели быть миллионным отечественным пассажиром. Хохлаткина растерялась. Она бы, конечно, могла и силой выдернуть из толпы оглашенных товарищей, но вот незадача: фамилии туристов она помнила, а по физиономиям пока не различала. Да и физиономия-то у всей группы была одна: мрак.
Богатейший опыт подсказывал Хохлаткиной, что дабы не остаться виноватой одной, надо обязательно испросить авторитетного совета или подсказки. Так сказать, поделить ответственность. С этой целью она пригласила за автобус Павла Николаевича и человека с мегафоном — режиссера телевидения. Режиссер выразился предельно кратко:
— Через пять минут мы сматываем удочки. Поищем хухрика в другой группе.
— Нашему пароходству без разницы, кто будет миллионным пассажиром, — объявил Павел Николаевич и, малость испугавшись собственных слов, свое вольнодумство подкрепил ни к чему не обязывающей, но всегда правильной фразой: — Доколе мы будем врать нашим людям?
— А теплоход — это не враки? — мигом встряла Хохлаткина.
— Теплоход, теплоход, — не желая сдаваться, пробурчал представитель флота. — За теплоход с телевидения спрашивайте.
— Будет вам, — поморщился режиссер и с лету предложил: — А может, ну его на фиг этого токаря?
Лучше бы он помалкивал. Хохлаткина взвилась:
— Ну это совсем ни в какие ворота! И кто это сказал? Работник телевидения. Боец идеологического фронта. Да это… — для наглядности Хохлаткина постучала костяшками пальцев по обшивке автобуса («бум-бум», отозвался автобус). — Вот именно бум-бум. Вы когда-нибудь видели или в газетах читали, чтобы миллионным жителем или миллионным посетителем выставки, или миллионным покупателем был не рабочий? А вы хотите, чтобы я, руководитель, подставила вам какого-нибудь доцента? Ха-ха! Когда я вернусь домой, первое, что я услышу, будет: ты, скажут, чем там думала?
— Как чем? — вяло заинтересовался режиссер.
— Да! Да, спросят в упор: чем ты там думала? И что я им отвечу?
— Скажите, головой.
— Так мне и поверят! — подбоченясь, вызывающе усмехнулась Хохлаткина.
Тут из-за автобуса по шею высунулся розовощекий мужчина и спросил:
— К вам можно?
— Войдите! — голосом хозяйки разрешила Хохлаткина и присовокупила: — Староста нашей группы. Африкан Салютович. Прошу любить и жаловать.
Староста припечатал руки к бедрам и сказал:
— Без вашего приказания прибыл!
— Салютович — это фамилия или? — спросил режиссер.
— Или. Моего отца Салютом звали. Своим рождением под салют угодил.
— А вы, если не секрет, подо что угодили? — продолжал допытываться режиссер.
— Не секрет. Под первые рухнувшие цепи колониализма.
— Ну и в чем смысл столь редких буквосочетаний?
— Не догадываетесь? Странно… Вот вы со мной познакомились и теперь до конца жизни не забудете.
— Это точно.
— А человеку что надо? Чтобы его помнили, чтобы его отличали. В этом и смысл. Гуляете вы, скажем, по кладбищу и со всех сторон на вас пялятся Иваны Петровичи да Марии Ивановны, а тут — бац! — Африкан Салютович. Приостановитесь ведь и на карточку повнимательней посмотрите. И друзьям про Африкана Салютовича расскажете. Так ведь?
— Так-то оно так, — кисло согласился режиссер и мегафоном почесал спину. — Но больно вычурно.
— А псевдонимы писателей или артистов не вычурны? Повспоминайте-ка!
И они бы начали вспоминать, если бы вновь не рявкнул белоснежный лайнер.
Павел Николаевич посмотрел на часы и сказал:
— Затея, по-моему, на сегодня провалилась.
— Почему провалилась, — запротестовал Африкан Салютович. — Я как раз с идеей пришел. Через три минуты группа будет на борту.
— Да ну? — не поверил режиссер.
— Разрешите приступить? — обратился Африкан Салютович к Хохлаткиной.
— С богом! — царственным голосом благословила Хохлаткина старосту группы и на всякий случай добавила: — Хотя я ни во что такое не верю.
Разомлевшая, но по инерции капризничающая группа с надеждой и тоской смотрела на приближающегося старосту. По их взглядам Африкан Салютович понял, что шея каждого члена группы готова была вытянуться в удобную для хомута позицию. Но при условии: чтобы это не било по самолюбию, чтобы все свершалось весело и культурно. Африкан Салютович знал верный путь к полному единению. Голосом армейского старшины, (а он им был когда-то) звонко скомандовал: