Но показывать Африкан Салютович ничего не стал. Взобравшись на стол, он припечатал к глазам окуляры и сусликом замер у иллюминатора.
Африкан Салютович изучал натовский авианосец. Гигантской ореховой скорлупой маячил он на рейде. Прилипли к его палубе крестики-самолеты, лениво вокруг оси поворачивались локаторы. Минут через пять Африкан Салютович оторвал от глаз бинокль и с удовлетворением произнес:
— Дисциплина — ни к черту! — и пояснил: — Курят на посту. А если курят, значит, дисциплина ни к черту. — Вот к такому логическому выводу подвел себя Африкан Салютович. Итоги наблюдения он тщательно зафиксировал в тетрадке и вновь припал к биноклю. И вдруг… То ли судно резко качнулось, то ли сам Африкан Салютович неловко облокотился, но так или иначе турист-наблюдатель с грохотом отлетел от стола и оказался на четвереньках.
— Ты видел? — шепотом спросил он и следом перешел на крик: — Нет, ты видел, как они меня звезданули?!
— Кто звезданул?
— Вероятный противник. Лазерным лучом, гады, стрельнули.
— Прямо-таки лазерным? — засомневался Гвидонов.
— Или еще какой-нибудь пакостью, — потирая ушибленное колено, твердо заявил Африкан Салютович. — Ты ведь сам видел, я спокойно любовался незнакомым кораблем — а они? По глазам что-то как шарахнуло! Ну разве это по-людски, скажи, Вась?
— Да вы сами поскользнулись!
— Хрен бы я в такое время поскользнулся! — твердо объявил Африкан Салютович и вновь пообещал: — Ну я им, канальям, покажу!
— Будете продолжать наблюдение?
— Буду. Но с другой позиции. И все-таки: чем они меня шибанули?
— Африкан Салютович, да плюньте вы на этот корабль! Кому надо, они его вдоль и поперек изучили.
— Не скажи, Вася. Моим наблюдениям цены нет. Я ведь как-никак профессиональный человек, — не без грусти сказал Африкан Салютович. — Хоть и в отставке. — И без всякого перехода спросил: — Интересно, а баб они по ночам на корабль водят?
— Ну, а если водят?
— Хорошо бы, — помечтал отставник. — Для нашей доктрины хорошо.
— Доктрины?
Африкан Салютович печально, как на неизлечимо больного посмотрел на Гвидонова и снисходительно улыбнулся. В это время из репродуктора раздался голос:
— Внимание, просим туристов подняться на верхнюю палубу. Повторяю…
Будто чья-то всесильная рука сдавила днище, борта теплохода и выдавила на палубу, как клей из тюбика, сотни любопытных человеческих особей. Глазами они пожирали пристань, где готовилось, а может быть, и началось необычное действо. Черным лаком отливали длинномордые лимузины, золотые зайчики отлетали от музыкальных инструментов, слепили глаза наряды красавиц-турчанок, и все-таки самой яркой и примечательной точкой был дедушка Христофор. Он очень походил на старика Хоттабыча, поджарого, седобородого в роскошных пурпуровых шальварах. Рядом с Христофором стоял невозмутимый и почтительный мужчина, в котором легко узнавался таинственный продавец люстр, попутчик по круизу и в какой-то степени добрый гений группы Хохлаткиной. Напротив, через бечевочку млел от жары капитан теплохода и, как пингвин, высокорослый, как позже выяснится, сотрудник нашего консульства. Переговоры, видимо, завершились успешно, потому как группа Хохлаткиной получила команду спуститься по трапу. Группа стекла на пристань, не без помощи Африкана Салютовича построилась по ранжиру и под острым взглядом Христофора-Хоттабыча уважительно подтолкнула ему навстречу заробевшего вдруг Василия Гвидонова.
— Расскажите дедушке про наши новостройки, — шепотом подсказал сотрудник консульства.
— Не дрейфь, Вася, держи хвост, как надо, — посоветовал Антошкин.
Деревянной поступью, раскинув руки для объятий, Гвидонов устремился к деду.
Лицо деда плачуще-счастливо сморщилось и он, не поворачивая головы, что-то быстро сказал своему спутнику.
— Вася, обниматься не надо, — с улыбкой сказал спутник князя Христофора.
— Почему? — удивился Гвидонов, еще шире разбрасывая руки.
— Не надо, Вася, иначе я буду стрелять, — тихо и почтительно проинформировал Гвидонова продавец люстр.
Василий словно споткнулся и правой рукой изобразил «ротфронтовское» приветствие.
— Здравствуй, дедушка, — сказал он. — Почему мы не можем обняться?
Христофор-Хоттабыч с достоинством поклонился внуку и, указав рукой на спутника, проговорил:
— Это секретарь.
Василий сразу загорелся:
— Товарищ секретарь, почему мы не можем обняться?