Так бы рассуждал чинуша. И он для подстраховочки — береженого бог бережет! — заменил бы Васю на Петю или Абдуллу: вон их сколько за дверьми топчется…
Гвидонов мучался над объяснительной запиской, как Моцарт над «Реквиемом». Сто вариантов до боли в висках вертелось у него в голове. Наконец, он выбрал один. Самый короткий. «Никакого деда-князя у меня нет, — начертал Василий. — Я все придумал. Гвидонов».
Хохлаткина брезгливо перечитала записку и спросила:
— Не врешь?
— Честное профсоюзное!
— Тогда гуляй, Вася.
И Вася пошел гулять.
На палубе негде было упасть яблоку. Сочинский городской пляж, да и только. Незло припекало солнце, с кормы налетал упругий ветерок, а вокруг «Руслана» подпрыгивали и играли синие с барашками волны. За теплоходом, как привязанные, резвились чайки-побирушки, безошибочно хватая на лету кусочки батона и высокомерно игнорируя папиросные бычки. В шезлонгах млели девушки, а рядом табунились лысые и лохматые, толстые и поджарые, красивые и не очень томноволоокие мужчины. Первый день круиза и первый безлимитный аукцион. Василий увидел доцента, который с очень глубокомысленным видом склонялся то над одним, то над другим шезлонгом. Гвидонов подошел ближе и прислушался. Доцент, прокашлявшись, подступил к очередному объекту и предварительно поклонившись, грудным голосом спросил:
— Простите, вы не хотели бы познакомиться с весьма интеллектуальным мужчиной?
Из шезлонга ответили:
— А почему бы и нет?
Доцент мелко-мелко потоптался на месте и протянул ладошку:
— Очень рад. Олег Волобуев. Доцент.
— Так это вы? — И навстречу ладошке из шезлонга неохотно вздымались небрежно сложенные пальцы. — Марина.
Ноги доцента задвигались еще интенсивнее. Он три раза поклонился и, опасаясь, что от восторга взвизгнет, прикусил губу и сказал:
— Мариночка, я сейчас сниму брюки и быстро прибегу к вам.
Действительно, доцент обернулся пулей. «Не в музыкальном ли салоне он натянул плавки?» — погрешил на доцента Гвидонов и с интересом продолжал наблюдать за токованием Волобуева. Итак, доцент обернулся пулей. Но еще быстрее Марина поменялась шезлонгами с дамой очень близорукой и потому до обидного мало видевшей в своей жизни раздетых мужчин. Волобуев подал в шезлонг бутылочку холодной со льда пепси-колы.
— Спасибо, дорогой, — поблагодарили из шезлонга.
Волобуеву показалось, что на корабле треснули паруса. Он поднял голову: парусов не было. Он опустил взор и понял, что если в шезлонге сидит Марина, то разговаривал он с ней лет пятьдесят назад.
— Одалиска! Профурсетка! — ругнулся доцент и пошел надевать брюки, ибо знакомиться с дамами в неглиже Волобуев считал верхом неприличия.
Гвидонов аккуратно перешагнул через чью-то тушу и, не зная, куда ступить дальше, завис с поднятой ногой. Наконец высмотрел зону, потянул носок и заслонил кому-то лекарственные ультрафиолетовые лучи. Процедуру принимала не кто иная, как Нина Фугасова. Она и сказала:
— Эй, шланг! Ты что, стеклянный?!
— Здравствуйте, — не поздоровался, а извинился Гвидонов.
— A-а, миллионер! — узнала она Василия. — Хиляй отсюда! Ты в бойкоте. На весь круиз.
Гвидонова потянули за рукав. Он оглянулся и увидел рыжего, как сноп, и улыбчивого Антошкина, сотоварища по закупке сувениров. Антошкин, помнится, отказался тогда от его услуг, сказав:
— Ты собирай с группы деньги, а сувениры — за мной. И не боись, все будет тип-топ.
Так оно, наверное, и было. Потому что Хохлаткиной сувениры пришлись по вкусу и общественная деятельность Гвидонова на этом благополучно завершилась.
Антошкин предложил:
— Пойдем в бар, почирикаем.
Пошли, спрятались в темном уголке, заказали фанту. Антошкин зачирикал:
— Правда, что ты внук князя?