– Наверное, – устало вздохнула Оля. Мир в ее голове перевернулся еще раз, но на ноги так и не встал. – Просто они слишком много работали. Я как-то даже не замечала, что они меня любят.
– И Сережа тебя любит, ты посмотри, какой хороший мальчик. Тебе с ним очень повезло.
– Тетя Маша, а когда я последний раз виделась с Сережей? – Оля медленно подняла взгляд на собеседницу.
Тетя Маша растерялась. И правда, когда? Кажется, уже несколько месяцев прошло. Или год?
– Я ж видела Сережу недавно. В парке. Он шел с девушкой, беременной. И смеялся. Представляешь? Сережа смеялся. Я даже не стала здороваться с ним, а он меня и не заметил. Так что Сережа если кого и любит, то явно не меня.
Оля тогда была так увлечена всем происходящим (она как раз работала над эскизом для Зарецкого-старшего), что Сережа тут же вылетел у нее из головы. Сейчас же она почувствовала еще один камень, придавивший ее сердце. Не потому, что она любила Сережу, но потому, что он, похоже, даже забыл ей сказать о том, что они не вместе. Или она забыла сказать об этом. А еще потому, что, возможно, у них могло бы что-то получиться. А может, ей вообще нужен был именно он? Но тут Оля снова вспомнила, как он смеялся с той девушкой, и поняла, что, во всяком случае, ему нужна была точно не она.
Оля встала из-за стола и ушла в свою комнату. Легла на кровать и долгое время неподвижно смотрела на кусочек голубого неба, видневшийся в ее окно. Ее смятенные чувства грела только одна мысль – пусть Оля и не сумела отомстить Леле, но та уже наказана своим мужем, тем, что он, судя по всему, не упускает случая поразвлечься на стороне. Хотя сейчас уже Оля не испытывала к Леле прежней ненависти. Да, и еще родители. Ну, может, и правда любят? Не все умеют выражать свои чувства. Оля по себе знает, как это нелегко. Да, ее не научили этому родители. Ей никто не говорил, что ее любят. Ей тяжело было сказать это другим. Даже Лизе, которая в годы учебы щебетала о любви к Оле постоянно. А родители? Их разве кто-то приучил? Бабушка Аня, мамина мама, – строгая, неулыбчивая, всю себя посвятила младшей дочери, Олиной тете. Вот та, кстати, в отличие от мамы, – веселая и довольная жизнью женщина. Папину маму, бабушку Веру, Оля помнила плохо, но та была, как про нее говорили, мужиком в юбке – грубоватой, скупой на добрые слова вообще. Она всю жизнь проработала в колхозе, пахала, как лошадь. Все ради сына, который (сам признавался по пьянке) ни разу за всю жизнь не услышал от нее доброго слова. Всё – делом. В порыве чувств Оля набрала мамин номер.
– Да, Оля! – Мамин голос звучал встревоженно.
– Привет, мама.
– Привет! У тебя все хорошо?
– Да, а у вас? Почему у тебя такой голос?
– Да все нормально. Просто ты звонишь, я напугалась, что что-то стряслось.
– Нет, просто хотела сказать…
Хотела сказать, что люблю вас. Хотела сказать спасибо, что вот уже девятый год ты звонишь дважды в неделю. Хотела сказать, что понимаю теперь вашу любовь.
– Я хотела сказать, что приеду домой. На месяц. Если можно.
– Ну, конечно, можно! Уж об этом-то даже не спрашивай! Домой ведь едешь, не в гости! У тебя отпуск?
– Да…Да, отпуск.
– Ну вот и хорошо. Отдохнешь наконец-то. Пельменей с тобой налепим, как раньше. К бабушке сходим в гости, к тете Лене. На рыбалку с отцом можно будет съездить, он все мечтает выбраться всей семьей.
Мама тараторила без умолку, как всегда, когда она бывала чем-то взволнована. Оля с удивлением думала, что давно уже напрочь забыла о рыбалках и о пельменях. И, наверное, о чем-то еще, родном, домашнем и теплом. Сколько лет прошло с тех пор, как она обосновалась в своем непроницаемом железобетонном коконе? А что, если она выберется из него? Не превратится ли случайно в бабочку?
Оля улыбнулась. Выскочила из комнаты.
– Тетя Маша! Тетя Маша!
Вручила ей картину. Ту самую, которая больше всего ей нравилась, с букетом сирени.
Обняла. Тетя Маша была рада переменам в Олином настроении, но и удивлена безмерно.
Оля снова улыбнулась.
– Я еду домой.