Без помутнения ленью окрашено призраком.
Третья нога, или рана на бедре —
Тебе мои длани простерты,
Тебе названы все эти драмы,
Тобою навеяны образы истинного чуда!
Травяное безумство, пересчетом внутри
Погребенное в недрах светоносной звезды.
Ох, эта тоска по абстракции
Число словесного Нечто имеет последнее знание,
Покуда не истлеет старая мечта о легком дельце.
Многое думаешь – много получаешь
И ничего не смыслишь под окончание.
Некоторым полезно трещать по утрам.
Да, полезно иметь все сразу
Ни к чему толком не прикасаясь.
Абстракцией наполнен ров ушей,
Мечтой наполнена дремо́та последнего утра.
Особой нежностью веет от родного тела,
Но много ли нужно для хорошего вечера?
Да – нет – не знаю:
Ум полон цветастого разнообразия!
Четверо на фоне одного
Сборник натурального молока, сбор трав для чая,
Делания преисполнен завет молодых ключиков:
Покуда много полно́ – нельзя без промедления тут!
Натуральная еда на фоне одного стакана с чаем,
Беляши в ночи плачут от одиночества!
Прими их такими, какие они есть и выпей напитка.
Утром станет хорошо, я обещаю.
Музыка – это фон.
Темный фон – это атмосфера звезды.
Какой еще рассказчик думает также:
Один утром поёт, другой на земле ропщет,
Рыщет дырявое корыто.
Там спрятаться от гнева легко,
Сделаться великим – также легко,
А стоит оно того?
Дело говоришь, интуиция,
Ловки твои пёстрые крылья,
Драматичны твои серые глаза.
О любви они говорят —
Она в далеком времени еще сыпется?
Смешная оса, и одежды её и потускневший вид.
Выстрелом звучит начало всего,
Немотой дышит последнее из всего.
Чем легче и проще – тем популярней Оно.
Звезда всё ещё помнит твою улыбку,
Так одари же её своим кофейным вниманием —
Человеко-пятикнижие!
Копирование форм,
Размножение клеточной туфельки.
Фруктовое, овощное на фоне существования —
Грузно оседает перед ногами некоего правителя.
Это равно стёртой грани или ещё чему —
Пока не исследованному, пока не открытому,
И не подверженного никакому тлению.
Цифра для очков, сумрак для красивой обложки:
Книжки тут печатают сами себя.
Это простая арифметика, тут думать не нужно,
Или топтаться на месте: всё сделано за тебя!
Уже зашитая рана,
Ужом обвивает внутренности, глаза.
Стереть бы её запах,
И дух.
Чтобы не возникало соблазна
Снова послушать фееричное,
Фиалковое кино.
Звуки наводнили восприятие,
Уши размёрзлись сами по себе.
Некоторым нужна нежность и важность,
А многим просто покой.
Просто оставить дверь не запертой,
Отвалиться за негу морскую,
Небесную, за парапет к звездам шагнуть.
Всё это сыпется мелко, мелью молоком —
Мучной же травой и меловым отложением.
Древность – порог перед жизнью,
Всё остальное – костяное недоразумение.
Финал новые грани отворяет,
Новое воспевает в котле и больше того —
Пролётом стеклянных балконов
Дремоту наводит на лоб.
Пластинчатое тело зиждется на двух ниточках:
На синей и красной,
И зелёной с белым.
Их преступление в нежности к нам.
Прощать – значит испытывать милосердие,
А это сейчас редкое качество.
Особенно в книгочеях-книгомарателях,
Вроде тех, кто умеет правильно сети расставлять,
Ловить сумму да не разума полноту.
Вечера слепоту, и кристаллы самой же лепоты:
Красильниковой, треклятой и далее.
По осям желания, мечты Перинея вьются ужом —
Долгой дорогой, коротки путём: одно или много,
Одно или Всё.
И точка нужна здесь, как потоки воздуха нужны перьям, чтобы те могли взлетать и падать.
Длинная Мать
Печать, окно, мечта.
Нежные руки, длинные головы
Смотрят на меня или не смотрят:
Не важно теперь, потому что печать
На руках такая же смелая, как и вчера.
Спасибо окошку в снежный мир —
Он грел меня все это время,
Обгонял по встречам,
Менял подгузники нерожденным идеям.
Как славно осознавать, что есть Такое
В тело завернутое, в материю облаченное.
Раскачивается оно мягко, по родному —
Розовые основы, голубые подложки.
Гадость забралась в желудок,
И теперь живет там сорочина мух:
Желатин Вельзевула срам свой стыдливо
Прикрывает черным шелком и гарью.
Длинной матерью является моя любовь.
Длинным пальто обволакивает Адамово
Яблоко, глазное его очарование тут же грустинку