Глаза у меня расширились. Резко подавшись вперёд, я склонилась над газетой и быстро прочитала объявление. Потом газета выпала их моих рук, и я откинулась назад, сжимая виски пальцами.
Это было сообщение о том, что 5 января 1798 года, в пятницу, в полдень, состоится продажа так называемого «национального имущества». К нему в этот день были отнесены отель де Санс, отель Карнавале и отель на Вандомской площади.
Этот последний был когда-то моим. Именно там я и жила до первого замужества, там испытала волнение перед первым своим появлением в Версале.
«Так значит, он ещё не продан, – подумала я ошеломленно. – Он конфискован у меня, но ещё никому не продан. Кто бы мог вообразить? Целых шесть лет прошло, а он ещё остаётся собственностью государства».
Я снова склонилась над газетой и прочла о том, что, вероятно, будет много покупателей – банкиров, финансистов и поставщиков. Да, у них это теперь в моде – покупать незаконно конфискованные дома и жить в них. Слова о «банкирах и финансистах» навели меня на мысль об одном очень хорошо известном мне банкире – Рене Клавьере. Впервые за всё время пребывания в Париже я вспомнила о нём, и ярость переполнила меня.
–– Мерзавец! – пробормотала я в бешенстве. – Можно не сомневаться, что он будет на торгах. Да ещё и переиграет всех!
Ну, нет… Я должна бороться. На этот раз я не сдамся так легко. Теперь не август 1792 года, когда меня могли убить лишь за то, что я назову своё имя, и когда у меня не было ни гроша, чтобы противостоять Клавьеру. Теперь многое изменилось. Ах, мне лучше умереть, чем дать ему снова насладиться моим поражением, снова восторжествовать. Я должна что-то предпринять. Непременно.
Но как? Меня охватило волнение. Я ведь и сейчас не могу открыто выступать на торгах. Если я туда явлюсь, это будет для Клавьера вызовом. Своим появлением я подстегну его азарт. Он не постоит за ценой; предложит фантастическую сумму, лишь бы иметь удовольствие посмеяться надо мной. С влиятельным банкиром Франции и даже Европы я не могла состязаться. Это было бы безумием. Вести войну с поднятым забралом равнозначно поражению. Но что же тогда делать? Что можно придумать в этой ситуации?
–– Впрочем, какая разница! – яростно прошептала я. – Первое, что я должна сделать, – это найти деньги! Много денег! Об остальном я подумаю потом!
Денег-то как раз и не было. Из Бретани я увезла достаточную сумму, но гардероб Авроры и восстановление дома немало стоили. А сейчас мне надо было располагать очень значительным количеством денег – нужно не менее полумиллиона франков. Это не шутка. Черпать из герцогского бюджета, загоняя Белые Липы в долги, я тоже не могу – все дю Шатлэ, предоставившие мне в распоряжение роскошное бретонское поместье с угодьями и парком, вероятно, не поняли бы этого. Это была только моя война, не их. Стало быть, надо искать выход в Париже.
Надо найти денег… А потом найти человека, который заменил бы меня. Подставное лицо, которое не вызовет подозрений у Клавьера. Господи, если бы только мне это удалось!
Я лихорадочно ходила из угла в угол, ломая руки. Вопросов было много, но ни на один я не находила ответа. Положение казалось мне безвыходным. Я уже готова была предаться отчаянию, сесть и заплакать, как мой взгляд остановился на ларце с драгоценностями.
–– Мои изумруды!.. – выдохнула я облегчённо.
Да, целая коллекция, привезённая из Голконды и подаренная мне Александром… Он хотел, чтобы я отдала их в отделку, чтобы ювелиры сделали для меня великолепный изумрудный гарнитур. Что ж, с этой мечтой придётся распрощаться. Я готова пожертвовать и большим, лишь бы не видеть Клавьера хозяином того дома. Достаточно и особняка на площади Карусель – я всегда бываю унижена, когда проезжаю мимо него и сознаю, что там хозяйничает Клавьер. Да ещё и перестраивает его.
Боже мой, как мне хотелось, чтобы поскорее наступил Новый год, а особенно – следующее утро. Я так хотела начать действовать.
5
Было ещё совсем рано, когда я приехала на улицу Сантонж, в респектабельное заведение известного ювелира Гюстава Бонтрана.
Я сразу заявила, что желаю соблюдать полное инкогнито. Никаких имён, никаких лишних вопросов. Гербы на моей карете были скрыты под слоем краски. Я была в черном строгом наряде, который не позволял судить о том, насколько я богата. Темная вуаль была так густа, что даже я, глядя в зеркало, своего лица не различала, а шляпа была надета так, что никто не смог бы догадаться о цвете моих волос.
Клавьер ни за что не должен знать, что я что-то продавала и нуждалась в большой сумме денег. Лучше, если бы он вообще не слышал о том, что я в Париже. Пусть никакие вести обо мне не тревожат его, не возбуждают подозрения – это было залогом моего выигрыша.