Уже через сутки после его отъезда повсюду в Бретани были расклеены постановления об объявлении Александра дю Шатлэ вне закона – постановления, ранее благополучно забытые.
Я была пришиблена всем случившимся. Снова не было спокойствия в моей жизни, снова она изменилась под влиянием совершенно не зависящих от меня событий. Во мне даже проснулись суеверные опасения по отношению к осени: она всегда приносила мне несчастья. Вот и сейчас – едва пришёл сентябрь, и я снова осталась без мужа.
Даже без вестей о нём. Связи с Англией были нарушены, привозить корреспонденцию становилось всё труднее. К тому же я знала, что Александр не сидит всё время в Лондоне. Он может быть где угодно. С ним может что-нибудь случиться, а я даже и знать ничего не буду.
С Жаном дело обстояло немного утешительнее. Он держал данное им слово и писал мне регулярно, раз в неделю, довольно подробно описывая, что с ним происходит. К осени они с дедом вернулись из Митавы в Англию, и Жан был принят в Итон. К сожалению, письма запаздывали, поскольку их доставляли с контрабандой, по случаю, и я узнавала о событиях с опозданием в полтора месяца.
Чтоб не чувствовать себя совсем никому не нужной, я забрала Аврору из монастыря, но ни Аврора, ни даже Филипп, разумеется, не могли утешить меня в супружеском одиночестве. Приближался декабрь – тот месяц, на который мы с Александром возлагали столько надежд. Мы планировали, что перед Рождеством я отправлюсь в Париж и попытаюсь там укрепиться. Попытаюсь напомнить о себе, заявить, что дю Шатлэ живы, обжить давно заброшенный отель. Теперь ехать мне не очень-то и хотелось.
–– Есть ли в этом смысл? – спросила я у Поля Алэна. – Теперь всё так изменилось.
–– Что вы имеете в виду?
–– Теперь на нас снова смотрят искоса. К буржуа я ездить не хочу, а знакомых аристократов в Париже у нас мало. К тому же, как посмотрят на мой приезд власти?
–– Они не посмеют вас тронуть. Не трогали же они вас здесь.
–– Да, потому что мы живём в глуши и ничем о себе не напоминаем. Как бы мне моим приездом не повернуть дела в худшую сторону… Не дай Бог, якобинцы пожалеют о своей забывчивости и захотят отобрать наш отель.
Поль Алэн качнул головой.
–– Я ни на чём не настаиваю, мадам. Хотите ехать – поезжайте. В вашей личной безопасности я уверен. Мне кажется, появиться в Париже – это было бы полезно.
Я его мнения не разделяла. Мне поездка казалась бессмысленной. В Бретани и то на нас обрушиваются бедствия. Чего же ждать от жизни в Париже, у всех на виду?
Констанс, видя моё уныние, всё время пыталась меня развлечь, а однажды, когда мы гуляли по парку, выпалила:
–– Если уж вы никак не способны утешиться, что же вы сидите, сложа руки и ждёте?
–– Но что я могу? – воскликнула я с досадой. – От меня ничего не зависит!
–– Вы хотите вернуть мужа? Хотите, что бы он мог жить с вами?
–– О, я и не мечтаю о таком. Я была бы счастлива, если бы с него просто сняли объявление вне закона. Тогда бы он, по крайней мере, мог приезжать… и я не боялась бы, что его расстреляют в двадцать четыре часа, если схватят.
Помолчав, я раздраженно произнесла:
–– Но к чему говорить об этом? Всё это только мечты!
–– Да, конечно, потому что вы бездействуете.
–– От меня ничего не зависит, повторяю вам, Констанс.
–– Неправда! – сказала она горячо. – Вы ведь и не пытались что-то изменить… Поезжайте в Париж! Знакомьтесь с чиновниками, министрами, директорами. Вы могли бы поговорить даже с Баррасом, если бы захотели. У вас есть деньги – пользуйтесь ими как доводом!
Я замерла на месте, глядя на неё с полуоткрытым ртом.
–– Вы имеете в виду… взятки?
–– Разумеется! Они же сплошь продажны, это все знают! Вы могли бы чего угодно добиться за деньги!
Эти слова пронзили меня с ног до головы. Ведь это правда! Я могу хотя бы попытаться… И как странно, что Констанс – всегда такая нежная, немного робкая – подсказала мне выход, до которого я не додумалась!
Я стала просто одержима этой идеей, я размышляла о ней день и ночь, составляла план действий. Полю Алэну открывать свои намерения я не собиралась: он бы сразу встал на дыбы, если бы услышал о том, что я отправляюсь просить чего-то у синих. Он даже ради брата на это был не способен. «Ну и чёрт с ним! – подумала я, досадуя на него. – Я сама всё сделаю, сама! Я никому ни слова не скажу!»
Лишь Аврора и Ренцо поедут со мной: Аврора – потому, что ей следовало узнать мир, а Ренцо надо было повидаться с родителями. И близняшек, и Филиппа я оставляла дома, под присмотром Маргариты.