Поставив перед своими помощниками задачу, князь с наступлением темноты поднял всех воинов, выстроив в длинную колонну возы и пехоту. Впереди, указывая путь факелами, шла разведка, сразу за ними — часть конницы Ла Гира, а оставшаяся часть прикрывала обоз с тыла.
Шли в тишине, лишь слышно было, как хрипели лошади да кое-где позвякивала подпруга. Обильно смазанные оливковым и конопляным маслом ступицы никакого скрипа не производили.
Разведанная заранее неширокая дорога вилась меж невысокими горными кряжами, скорее холмами, поросшими густым кустарником и смешанным лесом. Имперское войско тянулось по ней змеей, и главным сейчас было не опасение внезапного нападения — темно, ни своих, ни, к беде появятся, чужих не видно! — а сама дорога кое-где размякшая, кое-где пересекаемая ручьями. Пару раз уже приходилось вытаскивать застрявшие в грязи бомбарды, но пушки того стоили.
Ехавший вместе с дружиной в авангарде князь то и дело бросал взгляд вперед, угадывая в ночной тьме тусклые звездочки факелов, указывающие войску путь. По словам разведчиков, до Жироны оставалось не так уж и далеко — к рассвету явно должны добраться, даже таким вот, не слишком-то поспешным — ночь все-таки — ходом. Просто не хотелось оставлять в тылу столь хорошо укрепленную крепость с весьма многочисленным гарнизоном, без этого нельзя двигаться дальше на Барселону или к Сарагосе.
О! Впереди вдруг взметнулся факел, замаячил из стороны в сторону пульсирующей звездой.
— Река! — передали по цепочке воины.
Егор улыбнулся: теперь уж скоро.
Дорога пошла вдоль реки, судя по звукам — довольно бурной. На востоке, за далеким морем, уже начинало светать, и алый закат накрыл темное небо широкой полосой, быстро ширившейся и словно бы сжигавшей растерянные облака ночи. Вот уже показалась лазурь, а звезды и серп убывающего месяца побледнели, готовые покорно растаять в первых лучах животворящего каталонского солнца.
— Рассветет скоро, княже, — заметил едущий рядом с Егором воевода Онисим Раскоряка, прозванный так за широченные плечи и приземистую фигуру.
Кроме чрезвычайной силы и ловкости, Онисим отличался незаурядным умом и личной преданностью, за что к нему и благоволил князь, поставив во главе дружины. Ох и дружина была — молодец к молодцу! Все парни сильные, рослые (куда там французам!), в новгородских — по итальянским да немецким лекалам — латах, прочных и легких, полтора пуда весу — самое большее! Окромя мечей да татарских сабель вооружены шестоперами, цепами, палицами, у кого и ручницы, и аркебузы — те уж куда как ручниц удобнее: массивный приклад имеется, целиться лучше. Хотя куда там целиться — на полсотни шагов прицельного боя едва хватало, однако шагов с двадцати свинцовая пуля запросто пробивала рыцаря в доспехах, да еще вместе с конем! Конечно, арбалет куда убойнее и бьет дальше… однако и стоит раз в десять самого доброго аркебуза дороже. Да и стрелы еще… пули-то лить гораздо быстрее и легче.
Вообще же в реальном бою куда больше был пригоден лук — заряжать не надобно, знай себе шли стрелы. А вот в засаде или в вагенбурге — тут лучше арбалет, аркебузы, ручницы. Больше все-таки склонный к огнестрелам, Егор луки, однако, тоже ценил и всегда оружие в отрядах комбинировал, даже к английским лучникам, помимо копейщиков, еще и дюжину аркебузиров приставил.
— Жирона, князь!
Воевода вытянул руку, да Егор уж и сам заметил впереди, за излучиной, маячившие в утреннем тумане башни.
— Стены-то высоки, однако.
— И ворота крепкие.
— А речка-то так промеж города и течет…
— Там у них и мост — вона!
Под первыми лучами солнышка туман быстро уходил, поднимался к небу, таял, словно апрельский снег, и все уже было хорошо видно: и песочно-серый шпиль собора, и башни, и стены, и мост — основательный каменный мост через реку, соединявший две стороны города.
— Что это там, у реки? — прищурившись, всмотрелся молодой князь. — Лодки, что ли?
— Лодки, княже.
— Та-ак…
Приказав располагать артиллерию, Егор надолго задумался, невольно любуясь пушками — огромными сварными бомбардами весом три и даже пять тонн, похожими на ступки алхимиков мортирами на хиленьких переносных лафетах — при стрельбе орудия вкапывали в землю, — изящными вытянутыми гаковницами и фальконетами… В рассеянном утреннем свете тускло поблескивали медные, чугунные и бронзовые стволы. Резко пахло порохом и дымом только что разожженных костров.