Был сильный ветер и вскоре щуплое тело старого Шлойме закачалось перед дверью дома, в котором он оставил теплую печку и засаленную, отцовскую Тору».
«Наконец добрался Иуда до вершины и до кривого дерева, и тут стал мучить его ветер. Но когда Иуда выбранил его, то начал петь мягко и тихо, - улетал куда-то ветер и прощался.
<...> И перед тем как оттолкнуться ногою от края и повиснуть, Иуда из Кариота еще раз заботливо предупредил Иисуса:
- Так встреть же меня ласково, я очень устал, Иисус.
И прыгнул. Веревка натянулась, но выдержала: шея Иуды стала тоненькая, а руки и ноги сложились и обвисли, как мокрые. Умер. Так в два дня, один за другим, оставили землю Иисус Назарей и Иуда из Кариота, Предатель.
Всю ночь, как какой-то чудовищный плод, качался Иуда над Иерусалимом, и ветер поворачивал его то к городу лицом, то к пустыне - точно и городу и пустыне хотел он показать Иуду»{78}.
Вот перечень сходств у Бабеля и Андреева: никаких сомнений в благосклонности Господа к самоубийце, город, веревка, тонкая шея и ветер, раскачивающий труп висельника...
Как это понимать? Возведение на иудеев обвинения в предательстве Христа? Или, напротив, оправдание Иуды? Или что-то третье — неучтенное и неведомое?
Скорее всего, перед нами неразрешимое противоречие заданной фабулы (самоубийство) и сюжета. И сюжет этот — жертвоприношение, совершаемое отцом. Жертвой этой может быть сын, как в случае Авраама и Господа. Или отец, принесенный в жертву сыном... Нескончаемая вереница таких жертв, выходя на первый план или отступая в подтекст, пронижет все, написанное Бабелем. И «Старый Шлойме» — это самое начало, когда 18-летний автор еще не умел соединять сюжет и фабулу в единое целое. Оттого, может быть, Бабель и не упоминал никогда о своем первом печатном опыте...
Глава V Олимпийцы
Хотя больше всего копий критики и исследователи сломали по поводу и вокруг «Конармии», наиболее изученной областью бабелевского наследия стали «Одесские рассказы».
Во-первых, исследователями достоверно установлено, что картина одесской жизни, нарисованная Бабелем, практически не имеет ничего общего с реальностью.
Документы одесской полиции демонстрируют: несмотря на значительную (не менее трети) долю евреев в населении Одессы, еврейское участие в преступной жизни города уступало даже показателям Нижнего Новгорода. Что касается вооруженных ограблений (налетов), то одесские евреи этот вид уголовных преступлений вообще не практиковали. Тем не менее, евреи-налетчики в Одессе имелись, только были они не уголовники, а анархисты, да и действия их назывались не грабеж, а экспроприация{79}.
Именно таким анархистом-экспроприатором и был Мойше Винницкий, которому, под кличкой Мишки Япончика, судьба определила роль прототипа Бени Крика. На самом деле, в образе Крика и биографии Япончика схож лишь один элемент — проживание в Одессе. Во всем остальном — ничего общего: один уголовник, другой политический, один — лидер преступного мира, другой — рядовой обитатель тюрьмы (1907—1917){80}... В тюрьму Япончик попал в 17 лет, ничем не прославившись... А освободила его Февральская революция. Последующее жизнеописание основано на слухах и рассказах самого Япончика. Известности он добился, совершая вооруженные налеты на склады и учреждения сменявших друг друга немцев, интервентов, петлюровцев и белогвардейцев, что вполне вписывалось в образ террориста-экспроприатора. А затем последовал весьма необычный шаг: в мае 1919 года Япончик предложил большевистским властям Одессы сформировать полк под его командованием. И 23 июля отряд Япончика, именовавшийся 54-м Советским полком, уже отбыл на петлюровский фронт. Известно, что в полк были направлены новобранцы, прежде всего, студенты, но исследователи по сей день уверены, что служили в полку уголовники. Можно было бы с этим согласиться, если бы уголовников поставили перед выбором: отправка на фронт или расстрел. Но нет — из всего следует, что, кроме новобранцев, в полку служили исключительно добровольцы! А это значит, что все рассказы об «уголовном» полке Япончика ни малейшего доверия не заслуживают. Вся дальнейшая жизнь Япончика заняла менее двух недель: полк прибыл на фронт, вступил в бой, атаковал противника и принудил его к бегству. После чего, по показаниям сотрудников особого отдела 45 дивизии, поддался необъяснимой панике и на захваченных паровозах рванулся в тыл... Мишка Япончик тоже вскочил на паровоз, чтобы догнать и остановить бегущих... Но до своего полка так и не доехал: сотрудники особого отдела устроили засаду, закрыли семафор, паровоз остановился, Япончик вышел из кабины и тут же был застрелен. Действительно ли полк оставил позиции или подчинился приказу командира дивизии о передислокации, куда на самом деле направлялся Япончик? — так и остается неизвестным. Вся информация исходит от особого отдела{81}. Именно на нее Бабель и опирался, когда писал свою киноповесть «Беня Крик».