Фромм Грач до лета не дожил. Председатель Чека, приехавший из Москвы, ничего о нем не знал и не узнал, а сразу приказал расстрелять.
И той же весной («каштаны были в цвету»), но в рассказе «Конец богадельни»:
«Незнакомая женщина в шали, туго подхватывавшей грудь, хозяйничала в мертвецкой. Там все было переделано наново - стены украшены елками, столы выскоблены. Женщина обмывала младенца. Она ловко ворочала его с боку на бок; вода бриллиантовой струей стекала по вдавившейся, пятнистой спинке».
Повитухи теперь не нужны — еврейские младенцы уже мертвые, и чужие женщины обмывают их пятнистые трупы. И хоронить евреев тоже некому — погребальное братство изгнано с кладбища. Так что, ни рождения, ни похорон... Одна только смерть.
А Бабель из Одессы пишет московскому приятелю И.Л. Лившицу:
«<...> Видел ли ты мертвого Ленина? Напиши мне, пожалуйста, ленивый холуй.
Одесса мертвее, чем мертвый Ленин. Здесь ужасно»{91}.
Девятибалльный Дух Божий носится над ледяной окоченевшей бездной.
И обозначение времени — «в воскресенье в день похорон Ленина» — это не указание на день недели: и город, и Ленин, и надежда на мессию умерли, чтобы никогда не воскреснуть.
Кстати, рассказ был замечен — достаточно сравнить список персонажей («цветная команда парохода, три китайца, пара негров и один малаец») с произведением «Мистер Твистер» Самуила Маршака (1933):
<...>
Таким образом, Бабель стал еще и создателем советского колониального нарратива.
Глава VII На закуску
Прозу Бабеля никак нельзя назвать конвенциональной, а потому литературоведы и критики неустанно ищут у него отступления от нормального порядка вещей. И находят.
Михаил Вайскопф обратил внимание на обратный ход времени в таком фрагменте: «Папаша, <...> пожалуйста, закусывайте и выпивайте, пусть вас не волнует этих глупостей...».
Вайскопф резонно указывает, что обычный распорядок действий прямо противоположен: вначале следует выпить и лишь затем закусить{92}.
Та же мысль пришла в голову и редакторам — нынешний Беня Крик произносит:
«- Папаша, <...> пожалуйста, выпивайте и закусывайте
<...>»
Редакторы только упустили из виду, что в следующей фразе папаша Крик «последовал совету сына. Он закусил и выпил».
А в пьесе «Закат» (в 1-й сцене) вообще творится несусветное:
«Забегаю сегодня к Фанкони, кофейная набита людьми, как синагога в Судный день. Люди закусывают, плюют на пол. Расстраиваются...»
То есть не только что не выпивают, а, закусив, еще и на пол плюют! {93}
В чем смысл такого нестандартного поведения? Быть может, дело в том, что мы неправильно понимаем Бабеля? Например, глагол «закусить» — что он означает?
Даже в нормативном языке слово это многозначно: «что- то держать, крепко захватив зубами» («закусить удила»), или — «заедать что-либо» (в том числе, согласно Далю: «съедать ломтик после рюмки вина»)... А еще имеется пропущенный Далем глагол несовершенного вида — «закусывать»...
В Одессе он означал вот что:
«Из планового отдела вышел служащий благороднейшей наружности. Молодая круглая борода висела на его бледном ласковом лице. В руке он держал холодную котлету, которую то и дело подносил ко рту, каждый раз ее внимательно оглядев.
В этом занятии служащему чуть не помешал Балаганов, желавший узнать, на каком этаже находится финсчетный отдел.
- Разве вы не видите, товарищ, что я – сказал служащий, с негодованием отвернувшись от Балаганова».
Пожирателя котлеты звали Бомзе, а случилось это в романе «Золотой теленок» (ч. 2, гл. 10).
Легко убедиться, что никакой рюмки Бомзе перед этим не выпивал, и слово «закусывать» значило для него не заедать съеденное или выпитое, а попросту «принимать пищу», короче — «есть».
Что же тогда сказал Беня Крик старику Менделю? Всего лишь: «Ешьте, пейте и не терзайте себя волнениями...». Самые простые слова. Но простых слов у Бабеля не бывает. Потому что за словами стоят непростые смыслы. Например, притча — в данном случае евангельская, от Луки (12: 15-20):