Совершенно очевидно, что, работая над «Конармией», Бабель припоминал новейшие опыты русской военной прозы, такие как гумилевские «Записки кавалериста» и эпистолярная повесть Федора Степуна.
И еще один момент, заслуживающий внимания: Гулимов бежит с поля боя, и, когда Лютов пытается вернуть его в строй, Гумилов в Лютова стреляет... Предательство налицо.
А вот новый пример манипуляции с именами, причем совершенно бесспорный.
В 1924 году Бабель опубликовал новеллу «Колесников». Начинается она так:
«Буденый в красных штанах с серебряным лампасом стоял у дерева. Только что убили комбрига 2. На его место командарм назначил Колесникова.
Частому назад Колесников был командиром полка. Неделю тому назад Колесников был командиром эскадрона.
Нового бригадного вызвали к Буденому. Командарм ждал его, стоя у дерева. Колесников приехал с Гришиным, своим комиссаром»{140}.
В 1926 году, в книге «Конармия», новелла сменила заглавие — вместо «Колесников» она именуется теперь «Комбриг 2», Буденый стал Буденным, а комиссар Гришин — Алмазовым.
Никакой иной возможности, кроме необходимости вспомнить белого генерала Гришина-Алмазова, Бабель нам не оставил.
Родился генерал в 1880 году под фамилией Гришин. Успел поучаствовать в русско-японской войне. В Первую мировую, в звании капитана, командовал мортирным дивизионом в составе ударных частей. Награжден многими орденами, а в 1917-м — по настоянию солдат — Георгиевским крестом.
Примыкал к эсерам и, в звании подполковника, был изгнан из армии большевиками. Одним из первых вступил в Добровольческую армию и в 1918 году был командирован в Сибирь для организации офицерского подполья. Выдавая себя за сотрудника «Закупсбыта» Алмазова, вел в Западной Сибири неустанную работу по созданию подпольных офицерских организаций и 27 мая, узнав о начале чехословацкого выступления, отдал приказ о вооруженном восстании против большевиков. 13 июня Гришин-Алмазов стал командующим четырехтысячной Западно-Сибирской армии, а с 1 июля — военным министром Временного Сибирского правительства, и 10 июля за боевые заслуги был произведен в генерал-майоры. Прочие члены правительства, этими заслугами напуганные, поспешили обвинить военного министра в монархизме, измене делу англо-французских союзников и даже поручили тайной полиции начать за ним слежку. Оскорбленный Гришин-Алмазов подал в отставку, 22 сентября покинул Омск и через 38 дней добрался до Екатеринодара, где был принят А.И. Деникиным, который направил генерала в Яссы для информирования собравшихся там участников Политического совещания о положении дел в Сибири. Едва закончилось совещание, резко изменилась ситуация на Украине — гетман Скоропадский был низложен, власть в Киеве захватила Директория и украинские части вошли в Одессу. И тогда, по инициативе французского консула Эмиля Энно и уполномоченных Добровольческой армии Шульгина и Степанова, Гришин-Алмазов был назначен военным губернатором Одессы. Новый губернатор быстро организовал добровольческие офицерские отряды и в начале декабря 1918 г. выбил из Одессы украинские войска, а впоследствии сорвал наступление большевиков. В самой Одессе Гришин-Алмазов повел беспощадную борьбу с уголовниками. Он набрал себе конвой из 70-ти татар, поклявшихся на Коране охранять генерала. Свой выбор Гришин-Алмазов объяснил так:
«У них воровство — это самое позорное деяние. Кто-то из них украл у товарища пустячную вещь. Они его на месте убили»{141}.
Эти татары и повели борьбу с воровской Одессой. Позднее большевики окрестили эту борьбу «бессудными» убийствами. Всего было убито 11 бандитов. И тогда Мишка Япончик прислал губернатору письмо. Содержание письма, не претендуя на текстуальную точность, изложил В.В. Шульгин:
«Мы не большевики и не украинцы. Мы уголовные. Оставьте нас в покое, и мы с вами воевать не будем. Какое вам дело, что мы грабим? Кого мы грабим? В Одессе есть тайные игорные дома, где ведется большая игра. Деньги мало что стоят. Ведется игра на драгоценности: брошки, серьги, золотые портсигары. Вот этих мы и грабим. Неужели вы их будете защищать?
Прочитав мне это, Гришин-Алмазов спросил:
- Ну, что вы скажете?
Я спросил его в свою очередь:
- Что же вы сделали?
- Я не ответил. Не может же власть вступать в переговоры с уголовниками»{142}.