Перед нами фабула рассказа «Фроим Грач». Старый главарь бандитской Одессы идет в ЧК, чтобы выступить в защиту своих беспощадно истребляемых орлов, и новый начальник Симен, человек для Одессы чужой, тут же приказывает расстрелять старика без суда. А потом объясняет чекисту-одесситу Боровому мотивы своего решения:
«- Ты сердишься на меня, я знаю, - сказал он, - но только мы власть, Саша, мы - государственная власть, это надо помнить...
- Я не сержусь, - ответил Боровой и отвернулся, - вы не одессит, вы не можете этого знать, тут целая история с этим стариком...
<...> Симен держал руку Борового в своей руке и пожимал ее.
- Ответь мне, как чекист, - сказал он после молчания, - ответь мне, как революционер - зачем нужен этот человек в будущем обществе?
- Не знаю, - Боровой не двигался и смотрел прямо пред собой, - наверное не нужен...
Он сделал усилие и прогнал от себя воспоминания».
В январе 1919 года в Одессе высадилась французская дивизия, а в марте должность Верховного комиссара Франции на Юге России занял генерал Франше д’Эспере и приказал Гришину-Алмазову покинуть Одессу в 24 часа.
А вскоре Гришин-Алмазов, во главе военной делегации из 16 офицеров и 25 солдат, был послан в Сибирь — установить связь с правительством Колчака. Но 5 мая 1919 года в Каспийском море пароход, на котором находилась делегация, был захвачен советским эсминцем. Не желая сдаваться большевикам, Гришин-Алмазов застрелился{143}.
Лишь полтора месяца спустя новость эта достигла Одессы. Бунин записал в дневнике:
«11 июня [24.06. 1919 г., Одесса].
Едва дождался газет. Все очень хорошо:
“Мы оставили Богучар... Мы в 120 верстах западнее Царицына... Палач Колчак идет на соединение с Деникиным...”
И вдруг:
“Угнетатель рабочих Гришин-Алмазов застрелился...
Троцкий в поездной газете сообщает, что наш миноносец захватил в Азовском море пароход, на котором известный черносотенец и душегуб Гришин-Алмазов вез Колчаку письмо Деникина. Гришин-Алмазов застрелился”».
Бабель, видимо, Гришина-Алмазова осуждал... Не был ему симпатичен и комиссар Гришин, которого, судя по «Планам и наброскам» (Л. 43), Бабель намеревался сделать персонажем еще одной новеллы:
«Три военкома.
Прощание с Бахт[уровым]. Губанов, Ширяев, Винокуров... Рассказ о Губанове - прихрамывающий двадцатидвухлетний «парень, властелин нехотя, ученик городского училища, мелкий мещанин - вижу, к[а]к он едет во главе полка...
Ширяев и Книга... - Гришин... Новое поколение - мещане... Гришин - донской казак... Губанов - мельчает порода, ну, кто таких Апанасенко, ухожу, устал, его ординарцы, рисуется, медленно взбирается на лошадь...
Гришин с красными губами... О новой породе мещан».
Но в новелле «Комбриг 2» Гришин упомянут один-единственный раз, безо всякой оценки — просто названы должность и фамилия: комиссар Гришин. И больше во всей «Конармии» о нем не сказано ни слова. Какую же тайную мысль хотел донести до читателя Бабель, переименовав своего героя в Алмазова? И хотел ли? Не мог же он рассчитывать, что кто- то в поисках единственного разночтения примется сравнивать книжную публикацию с журнальной!
Глава XI Старая песня
Некоторые новеллы Бабеля демонстративно незамысловаты. К примеру, «История одной лошади». Был в Первой Конной начдив Тимошенко — будущий советский маршал, но про его и свое будущее тогда никто еще не знал. И начдив этот отобрал у командира эскадрона Мельникова белого жеребца. А взамен всучил вороную кобыленку. Комэск обиделся до глубины души и всячески эту лошадь третировал — держал ее, в согласии с мастью, «в черном теле». А потом Тимошенко своего поста лишился, Мельников поспешил в штаб и получил бумагу с предписанием «возворотить жеребца в первобытное состояние». С этой бумагой Мельников отскакал сто верст и явился к бывшему начдиву. Тот читал бумагу «необыкновенно долго», а потом —
«обернул <...> к Мельникову помертвевшее лицо.
- Я еще живой, Мельников, <...> - сказал он, - я... Я еще живой, мать твою и Иисуса Христа распроэтакую мать, еще ноги мои ходят, еще кони мои скачут, еще руки мои тебя достанут и пушка моя греется около моего тела».
И «вынул револьвер, лежавший у него на голом животе». Мельников
«повернулся на каблуках, шпоры его застонали, он вышел со двора, как ординарец, получивший эстафету, и снова сделал сто верст для того, чтобы найти начальника штаба, но тот прогнал от себя Мельникова.
- Твое дело, командир, решенное, - сказал начальник штаба, - жеребец тебе мною возворочен, а докуки мне без тебя хватает...».
После чего обозленный Мельников садится писать заявление о... выходе из коммунистической партии.