Вот так Бабель стал борцом с самодержавием!{46} Конечно, обвинение в порнографии революционеру не к лицу... Но тут уж ничего не поделаешь: сам признался в автобиографии. Так что в 1931 году — в исправленном и дополненном варианте автобиографии{47} — удаляет лишь одно слово: «меня привлекли за эти рассказы к [уголовной] ответственности по 1001 ст.)».
Он теперь не уголовник, а политический!
Под стать покушению на царский строй и обвинение в кощунстве — в опубликованных Горьким рассказах уж точно ничего богохульного не было.
Но, как мы видели, роль цензора в журнале исполнял сам Горький. И рассказ, заведомо подсудный, ни за что не напечатал бы. Посему нельзя категорически исключать, что нечто такое Бабель в редакцию приносил...
29 августа 1921 г. Южное товарищество писателей выпустило в Одессе однодневную газету «На хлеб!» — в пользу голодающих. И в газете той впервые появился рассказ Бабеля «Иисусов грех», в 1924 году, с минимальными изменениями{48}, перепечатанный в московском альманахе «Круг» (№3). Обозревая альманах, Евгений Замятин писал:
«В заколдованный круг сказа попали в “Круге” <...> четыре <...> автора: Бабель (“Иисусов грех”), Леонов (“Гибель Егорушки”), Форш (“Для базы”) и Рукавишников (“Скомороший сказ”).
Лучше всего эта форма удалась Бабелю: вся его небольшая новелла целиком - включая авторские ремарки - сложена из элементов народного диалогического языка, нужные синонимы выбраны очень умело, использованы типичные для народной речи деформации синтаксиса. Работа над орнаментом не заставила автора забыть о композиционной задаче - как это часто бывает. И еще одно: Бабель (в этой хотя бы вещи) помнит, что кроме глаз, языка и прочего - у него есть еще и мозг, многими писателями сейчас принимаемый за орган рудиментарный, вроде appendix’а: коротенькая новелла приподнята над бытом и освещена серьезной мыслью»{49}.
Литературные достоинства рассказа удостоверены, из чего следует, что написан он достаточно искушенным автором. Но ведь нельзя исключать, что мы имеем дело с переработанным вариантом произведения. Тем более, и события в рассказе относятся к дооктябрьской эпохе.
А 18 июня 1937 года, в первую годовщину смерти Горького, Бабель выступил печатно, причем сразу в двух изданиях: в «Литературной газете» и «Правде». Очерк назывался «Начало» и повествовал все о том же незабываемом эпизоде — встрече с Горьким в 1916 году.
«<...> в душе кипела и заливала меня жаром радость, тиранически требовавшая выхода. <...> Я стоял в передней, чему-то улыбался и неожиданно для себя открыл дверь в столовую. Инженер <хозяин съемной квартиры> с женой пили чай. <...>
Я ступил два шага по направлению к нему и сознался в том, что Максим Горький обещал напечатать мои рассказы. <...>
- Я прочту вам мои рассказы, - сказал я, усаживаясь и придвигая к себе чужой стакан чая, - те рассказы, которые он обещал напечатать...
Краткость содержания соперничала в моих творениях с решительным забвением приличий. Часть из них, к счастью благонамеренных людей, не явилась на свет. Вырезанные из журналов, они послужили поводом для привлечения меня к суду по двум статьям сразу - за попытку ниспровергнуть существующий{50} строй и за порнографию. Суд надо мной должен был состояться в марте 1917 года, но вступившийся за меня народ в конце февраля восстал, сжег обвинительное заключение, а вместе с ним и самое здание Окружного суда»{51}.
Сравнив выступление перед секретариатом ФОКС с очерком, мы обнаружим, что из списка обвинений исчезло кощунство. С чего вдруг?
Причина, быть может, в том, что статья 181 Уложения о наказаниях (наказание за богохуление или порицание веры, совершённое посредством печатных или письменных, каким-либо образом распространяемых сочинений) разумела
лишь посягательство на всё, признаваемое христианскою верою вообще и православною церковью в особенности божественным или священным.
А на дворе уже не 1930 год, когда отменили выходной на Пасху. На дворе, слава те, Господи! — 1937-й, и нападки на христианскую веру, и особенно на православие, а особенно со стороны евреев уже многих раздражают.
Глава III Мадмуазель Дуду
Рассказ «Doudou» был опубликован 13 марта 1917 года{52} и при жизни Бабеля не переиздавался. Фабула такова: война, Н-ский госпиталь, санитар — рассказчик, раненые и сестра милосердия. Зовут ее la petite Doudou, она содержанка генерала С., попечителя госпиталя, и по вечерам танцует в кафешантане. А в госпитале «она благоговела перед всеми солдатами и ухаживала за ними как прислуга». В госпиталь прибывает новый раненый — летчик-француз m-r Drouot с раздробленными ногами. Doudou проводит много времени у его постели, он рассказывает ей о полетах и о том, как он одинок. Понятно, что, летчик в медсестру влюбился. А потом его состояние ухудшилось, стало ясно, что летчик умирает.