Нельзя сказать, что прошедшие пару лет Джейк только и делал, что размышлял о том, первом, говнюке – стал бы писатель, познавший какой-никакой профессиональный успех (а Джейк его познал) забивать себе голову зеленым писакой, невесть как сумевшим дернуть за рычаг автомата первоклассных историй в самый удачный момент, не иначе, с первого раза, и сорвавшим дармовой джек-пот? Всякий раз, как в мыслях Джейка возникал Эван Паркер, его мучила зависть, горькая зависть от несправедливости всего этого, после чего он бегло проверял, не вышла ли еще – вряд ли такое можно было не заметить, но мало ли – эта книга (а она все не выходила), и в который раз думал, что его бывший студент переоценил свои способности, но это не сильно его утешало. Эта история, как сказал о ней сам автор, была, в своем роде, серебряной пулей, и когда бы книга ни вышла, ее ожидает успех, как и ее автора – такой успех, какой и не снился Эвану Паркеру, как, впрочем, и Джейку.
Сидя в своем скромном кабинете в Творческом центре искусств «Адлон», Джейк явственно почувствовал присутствие Эвана Паркера, словно тот вошел к нему собственной персоной вместе с этим калифорнийским умником.
Умник все говорил – точнее, разорялся. Разделавшись с коллегами-писателями, от стал крыть отель «Адлон», местную кухню и весь городок Шэрон-Спрингс. А затем перешел на своего «агента с восточного берега», посмевшего предложить ему заплатить кому-то собственные деньги, чтобы его роман доработали прежде, чем снова предлагать в издательство (А зачем тогда редакторы? Или те же агенты?), и на киношника, которого он встретил на вечеринке, предложившего ему ввести в действие героиню (Мужики книг, что ли, не читают или в кино не ходят?), и далее, на уродов в Макдауэлле и Яддо, отказавших ему в резиденции (Им, наверно, подавай «аффтаров», мечтающих продать хотя бы десять экземпляров своих романов в стихах!), и на неудачников, строчащих что-то за каждым столиком в каждой кофейне в Южной Калифорнии, таких одаренных, что куда деваться, будто мир ждет не дождется их сборника рассказов, сценария или романа…
– Вообще-то, – сказал Джейк неожиданно для себя, – я сам написал два романа.
– Ну еще бы, – умник покачал головой. – Каждый может быть писателем.
Он развернулся и решительно вышел из кабинета, оставив на столе у Джейка плетеную корзину с ланчем.
Джейк слушал удалявшиеся шаги гостя-писателя, пока тот поднимался по лестнице, и наступившую затем тишину, в который раз задаваясь вопросом, за что ему этот кошмар – сносить общество (не говоря о хамстве) подобной публики. Все, чего ему хотелось, это рассказывать – лучшими возможными словами, в лучшей возможной манере – истории, возникавшие у него в уме. Он всегда с готовностью работал над собой и своими произведениями. Он был учтив с учителями и уважителен с коллегами. Он прислушивался к советам агента (когда тот их высказывал) и учитывал замечания редактора (когда тот их делал) без возражений. Он оказывал поддержку другим писателям, которых знал и кем восхищался (и даже тем, кем не особо восхищался), посещая их читки и, более того, покупая их книги (в твердых обложках! в независимых книжных!), и делал все возможное, чтобы быть хорошим учителем, наставником, товарищем и редактором, несмотря на (будем откровенны) полнейшую безнадежность большинства работ, с которыми ему приходилось иметь дело. И к чему он в итоге пришел? Стал бортпроводником на «Титанике», предлагавшим стулья пятнадцати бездарным прозаикам, попутно убеждая их, что стоит приложить немного усилий, и все будет в порядке. Он был мажордомом в старом отеле на севере штата Нью-Йорк, притворявшимся, что все эти «гости-писатели» ничем не отличаются от ребят из Яддо, расположенного неподалеку. Мне нравится, что наших гостей будет встречать успешный писатель. Пусть видят, к чему надо стремиться.
Но никто из этих гостей-писателей никогда не признавал профессиональных достижений Джейка и не спешил равняться на него в той области, в которой они, судя по всему, надеялись достичь успеха. Никто, ни разу за три года. Джейк был для них невидимкой – и не только для них.
Потому что как писатель он спекся.
Когда эти слова возникли у него в уме, он ахнул. Невероятно, но он впервые признался себе в этом.
Но… но… у него в уме кружились слова, настойчивые и абсурдные: новый и неординарный, согласно «Нью-Йорк Таймс», и писатель, за которым стоит следить, согласно «Поэтам и писателям»! Он получил степень магистра искусств по лучшей в стране программе! А как забыть тот случай, когда он зашел в книжный «Барнс и Нобл»[17] в Стэмфорде, штат Коннектикут, и увидел «Изобретение чуда» на полке «Наш выбор», вместе с каталожной карточкой, надписанной от руки некой Дарьей: «Одна из самых интересных книг, что я прочитала за этот год! Лирический и глубокий язык».