— Она говорит, что хочет вступить в Драконье Войско Готхара. Это еще что?
Басси посмотрел на нас. Я посмотрел на Грега. Грег нахмурился. Я нахмурился. Похоже, Черри заносила в дневник подробности наших полетов на драконах. Довольно многочисленные подробности, судя по выдержке, которую зачитал Басси для всеобщего сведения.
— «Они держат связь с тайной страной Атлантидой», — процитировал Басси, и все взревели от хохота.
Объектом насмешек перестала быть Черри. Им стали мы с Грегом. Я попытался выхватить дневник, но Басси меня отшвырнул и тут вошел учитель. В конце урока Басси забрал дневник с собой.
Мы с Грегом поняли, что совершили страшную ошибку.
Надо было тщательно изучить документ, прежде чем выставлять его на публичное осмеяние. Теперь потешались над нами.
— Тупая мелкая сучка, — выпалил Грег. — Зачем об этом–то ей понадобилось писать?
Мы ненавидели Черри за то, что она втравила нас в неприятности. Теперь нас будут вечно презирать за то, что мы, два пятнадцатилетних парня, до сих пор понарошку летаем на драконах, разговариваем с Атлантами и спасаем принцесс.
ДВАДЦАТЬ ДВА
Это был скверный день в школе. Учительница французского высмеяла мой акцент, потому что моему глазговианскому языку не давались некоторые простые существительные. Заместитель директора остановил нас с Грегом в коридоре и стал приставать, чтобы мы постриглись. Он долго–долго нас отчитывал. Складывалось впечатление, что репутация всей школы зависит от того, какой длины у нас волосы. А то и репутация всей Шотландии.
Басси дразнил нас без устали нашим выдуманным миром. Мы уже ненавидели Басси. Он играл в футбол и ему не нравился «Лед Зеппелин». Он нас задирал, а мы ничего не могли поделать.
Хуже всего, что Черри в буквальном смысле промаршировала к нам и потребовала свой дневник.
Собралась большая толпа любопытствующих. Молва о безнадежной страсти и поэзии Черри уже разнеслась, и теперь Черри сама попала под град язвительных замечаний. На подходе она, казалось, готова был разразиться речью, но вместо этого лишь попросила вернуть дневник и залилась слезами.
Я не знал, что сказать. Все сложилось катастрофически неудачно. Пришлось сознаться, что дневника у меня больше нет. Басси его не отдает. Черри не успокаивалась. Общественное мнение повернулось против нас с Грегом. Все потешались над задушевными мыслями Черри, но когда она шла через спортплощадку, беспомощная, без друзей, сжимая потертый черный скрипичный футляр, и слезы ручьями текли из–под ее толстых очков, все решили, что кража дневника была ужасной выходкой.
— Позор, — сказала Сюзи, хотя и сама немало повеселилась. Она еще сказала, что не станет больше разговаривать с нами никогда в жизни, если Черри не получит дневник обратно, и ее друзья тоже не станут.
— До такого могут докатиться только те, кто воображает, что летает на драконах, — сказала одна из симпатичных девочек, которые стояли рядом с Сюзи. — Повзрослеть вам пора.
Только Басси и его дружки не питали никакого сочувствия и всё ходили вокруг и читали дневник Черри всем желающим. Казалось, конца этому не будет, пока не появился Зед, который утром прогулял и пришел только после обеда. Услышав, что творится, он направился к Басси и велел ему отдать дневник. Басси был крупнее и крепче Зеда, но противиться его моральному авторитету не мог. Он покорно протянул дневник, не переставая смеяться над тем, какие мы с Грегом пара педиков и какая чувырла Черри. Зед вернул дневник Черри. Она высунулась из своей скорлупы ровно настолько, чтобы его поблагодарить, а затем опять погрузилась в свою беспросветную печаль.
— Не очень красивый поступок, — сказал Зед мне и Грегу, но проповедей читать не стал.
ДВАДЦАТЬ ТРИ
Дневник Черри был не единственной гадостью, происходившей вокруг. Жизнь с каждой минутой становилась все труднее. До сих пор я топил свою сексуальную фрустрацию в Фантастическом Драконьем Войске, но, похоже, этого было уже недостаточно. Я засыпал с мыслью о Сюзи, а наутро изнывал еще сильнее.
В довершение всего оказалось, что фрустрация, возможно, затянется до конца моей жизни, потому что Грег сказал, что одна девчонка из нашего класса назвала меня толстым. Это был гром среди ясного неба. Я даже не думал о такой возможности. Я никогда прежде не думал о форме своего тела.
Я посмотрел на себя в зеркало. Мне показалось, что я, может быть, слегка полноват. Это плохо. Другим я, наверно, кажусь огромным, как дом. Меня будут ненавидеть — и с полным к тому основанием.