Я погружаюсь в мрачные размышления о том, чего мне насоветовал мой доктор и чего — доктор из больницы.
— Думал, посоветуют, что–нибудь путевое — куда там. «Ешьте понемногу и часто. Не курите помногу. Не пейте на пустой желудок». Вот ведь нудятина. По мне, так если у тебя начались желудочные боли, доктор должен выписать что–нибудь, чтобы они прошли… А то зачем они вообще нужны, эти врачи? Ты просто хочешь, чтобы тебя вылечили, а не лезли с никчемными советами. Я туда пришел не для того, чтобы меня просвещали насчет диет, — я просто хотел, чтобы мне поправили желудок. Как я могу следить за диетой, когда я вообще терпеть не могу есть?… И с тех пор меня одолевают сомнения: доктора вообще понимают хоть что–нибудь?.. Рассмотрим свидетельства. Я только и пекусь о том, чтобы правильно питаться, не курить лишнего, не пью пива на пустой желудок — все, что полагается. И что дальше? Боли в желудке. Но вот вчера я встретил Фрэнсис, ту женщину из Саутгемптонского университета, с которой мы общаемся по электронке. Она студентка, изучает философию и вообще не ест, и все время слушает музыку, а в прошлом году распорола себе ногу куском стекла. Мы приняли по пинте пива в пабе в городе, пошли ко мне домой, посмотрели видео, послушали музыку и, в конце концов, под бутылочку виски, шесть банок пива и две пачки сигарет завалились в постель. И каковы результаты? Моему желудку сроду не было лучше.
— То есть, ты хочешь сказать, — уточняет Манкс, — что если женщины, включая тех, кто на двадцать лет моложе тебя, будут навещать тебя в Лондоне и спать с тобой на регулярной основе, это будет огромным благом для твоего здоровья?
— Несомненно. Как для физического, так и для умственного. Заикнись об этом врачам — они и ухом не поведут. Просто скажут — ешьте йогурт.
Манкс замечает, что даже если доктора и поведут ухом — проблемы это не решит.
— Ведь не могут же они тебе прописать секс с медсестрами.
— Наверно, нет. Хотя я не раз думал, что раз я не покладая рук пишу книги, которые несут счастье и радость нации, нация могла бы чем–нибудь отплатить. Поставка мне любовниц через Национальную службу здравоохранения — отличный вариант. Я был бы счастлив, уверен в себе и, возможно, лучился бы здоровьем. Я бы написал больше книг, и все бы выиграли.
— А женщины?
— Они бы тоже выиграли. Я бы выслушивал их проблемы. А всякая студентка, которая желает проехать аж из Саутгемптона, чтобы со мной переспать, однозначно нашпигована проблемами. Юная Фрэнсис не ела двое суток к тому времени, как мы вошли в паб. Я заставил ее съесть две пачки чипсов, а ее специалист по питанию не может даже этого. Я, вероятно, спас ей жизнь.
— Ну а сегодня как твой желудок?
— Опять плохо, — признаюсь я. — А Фрэнсис уехала обратно в Саутгемптон, так что, возможно, я на пороге затяжного приступа болезни. В общем, жизнь штука тяжелая, и стареть жутко противно.
СЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТЬ
Мы приплясывали и махали руками часа полтора. Наши тела пышут жаром. Сейчас «Гринз–Плейхаус» — единственное теплое место в озябшем городе. Моя футболка, пропитанная потом, облепляет торс. Лицо Черри влажно поблескивает, когда на него падает свет. Ее вечно взъерошенные рыжие волосы намокли и обвисли.
Мне на плечо ложится рука, в давке я кое–как оглядываюсь. Это Грег. Он улыбается. Он почти касается губами моего уха.
— Чудовищные Орды Ксоты побеждены, — произносит он.
Я улыбаюсь в ответ и энергично киваю. Мы в экстазе. Но это последний миг нашей дружбы.
Голая грудь Роберта Планта поблескивает в лучах прожекторов. Ему не сразу удается заставить людей себя услышать.
— Эту песню мы написали, когда впервые научились петь по–американски…
Звучит длинный начальный аккорд, и мы ударяемся в крик. Джимми Пейдж выдает самый известный рифф в мире, точь–в–точь как мы его пели в тот же вечер на автобусной остановке: бессмертное начало «Лед Зеппелина II» — «Целая уйма любви».
Пол дрожит гула барабанов и топота наших ног. Рифф «Целой уймы любви» заполняет зрительный зал, и люди теряют над собой контроль. В меня бьют волны тел, я мотыляюсь из стороны в сторону, пока наконец под напором сзадистоящих не вылетаю вперед. Остатки металлических барьеров сметены, меня прижимает к самой сцене и, взглянув вверх, я понимаю, что мои глаза — как раз на уровне ног музыкантов. Перевозбужденные фанаты начинают взбираться на сцену, и собственная охрана группы вылетает из кулис и начинает сбрасывать их обратно в толпу.
Приплюснутый к сцене, я, при своем росте, могу смотреть только вверх. Когда Роберт Плант подходит к авансцене, он всего в шести дюймах от меня. Люди, которые стоят сразу за мной, тянут руки, чтобы к нему прикоснуться. Я пытаюсь сделать то же самое, но не могу высвободить конечности. Я не в обиде. Я и не представлял, что окажусь так близко от «Лед Зеппелин». Зед выскакивает на сцену и умудряется прикоснуться к Джимми Пейджу, прежде чем ассистенты хватают его и выкидывают обратно в толпу, — и когда он пролетает над толпой, я вижу, что он улыбается.