— Правда же было здорово? — говорит Черри.
— Да. Здорово.
Теперь, когда мы остались вдвоем, от воспоминания о наших поцелуях мне все больше делается не по себе. Что если Черри вздумается продолжить прямо здесь? Я обшариваю глазами конечную остановку автобуса в поисках кого–нибудь из нашей школы. Вот стоят несколько знакомых.
Черри явно чего ждет. По–моему, она действительно хочет меня поцеловать еще раз. Я не знаю, что делать. Если бы мы ждали не последнего автобуса, можно было бы убежать куда–нибудь, спрятаться и дождаться следующего. Я проклинаю себя за то, что поцеловал Черри, и молю бога, чтобы она имела достоинство больше никогда об этом не упоминать — просто списать это на избыток возбуждения от концерта.
Мне хочется знать, где Сюзи. Она правда повела Грега к себе домой, где никого? Очень досадно об этом думать. И куда девался Зед?
Черри трется об меня лицом. Она встает на цыпочки и пытается меня поцеловать.
— Не делай этого, — говорю я резко.
У Черри ошарашенный вид:
— Почему?
Я не знаю, что и ответить. Я не умею справляться с такими ситуациями. По чести говоря, ответ в том, что я считаю себя парнем слишком клевым, чтобы общаться с человеком, у которого такие нелепые волосы и очки. Моего такта хватает на то, чтобы не заявить об этом прямо, и я просто молчу. Ночной воздух холодит, концертная горячка выветривается, меня начинает бить озноб.
— Почему? — снова спрашивает Черри.
— Потому что мне плохо — Сюзи ушла с Грегом, — выпаливаю я.
— Сюзи?
— Ты же знаешь — я люблю Сюзи.
Черри отступает от меня. По ее лицу видно, что она больше ничего не ждет.
— Да уж ты об этом сколько раз говорил, — бормочет она.
— А ты разве не любишь Зеда? — спрашиваю я, отчаянно пытаясь нащупать выход из положения.
Черри качает головой:
— Нет, конечно.
Мы молча ждем автобуса. Мне скверно. Какие–то поклонники «Лед Зеппелин» появляются рядом и возбужденно переговариваются. Их разговор напоминает мне о том, что я замечательно провел время.
— Интересно, Сюзи понравился концерт? — говорю я.
— Да пошла она на хуй, эта Сюзи, — говорит Черри.
Я ни разу не слышал, чтобы Черри материлась. Она начинает плакать. И убегает обратно в ночной Глазго. Подходит автобус, и я еду домой один.
ВОСЕМЬДЕСЯТ ЧЕТЫРЕ
— Так, значит, первый подростковый поцелуй у тебя не был триумфальным? — говорит Манкс.
— Да, в общем, нет. Ну, то есть, он был триумфом, пока длился, но потом я себя почувствовал нелепо. То есть с кем — с Черри? Я три года прострадал по Сюзи и вдруг спутался с Черри.
— Что она была настолько ужасная?
— Нет, — отвечаю я. — Но в то время я был до конца убежден, что она была не то, что надо. Слишком уж овца, чтобы с ней связываться. Как давний поклонник «Лед Зеппелин» я был слишком крут для нее. Как–никак она свою первую футболку с «Лед Зеппелин» купила всего за неделю до того.
Я замолкаю. Чувствую приступ депрессии — пресловутая тоска по старой подружке.
— Скажу честно — я один считал, что я слишком крут для Черри. Больше никому в школе такое и в голову бы не пришло. Я воображал, что летаю на драконе и езжу в гости в Атлантиду. Какая уж тут зрелость в поступках? С чего я взял, что у меня рейтинг выше, чем у Черри? И как я мог воображать, что мне удастся привлечь Сюзи?
— А Зед Черри не привлекал?
— Нет. Ее с самого начала привлекал я. Как оказалось буква Z была просто шифром, чтобы сохранить это в тайне, если кто–то прочитает ее дневник.
Слишком жарко. По телевизору ничего путного. На меня наваливается полномасштабная депрессия «неразделенной любви». Мне делается тоскливо. Мрачность опускается на меня, как туча, и накрывает с головой. Черт, надо быть осторожнее.
— Вот что бывает, когда отвлекаешься от телевизора и начинаешь размышлять о прошлом.
Мне скверно. Мне хочется, чтобы дождь лил сорок дней и сорок ночей, и мир смыло потопом.
Манкс кивает. Манкс убеждена, что любовь добром не кончается. Она ведь, в конце концов, сейчас не с отцом своего ребенка. Хуже того — отец ее ребенка даже не тот, о ком она мечтает и по кому тоскует больше всего. Великая любовь Манкс скрылась в США и никогда не вернется.
ВОСЕМЬДЕСЯТ ПЯТЬ
Эндрю величайшая любовь в жизни Манкс в этой книге не фигурирует — разве что как объяснение для депрессий Манкс. Последнее, что она о нем слышала — он преподает египтологию в университете Айовы, женат и воспитывает двоих детей. Манкс знает, что никогда не вернется к ней. Бывает, такая великая любовь нет–нет да и объявится снова; он не из тех. Нет никакой возможности, даже гипотетической, что он однажды позвонит в дверь и скажет: «Как? Может, снова сойдемся?» Он скорее из тех любовей, что злобно сидят у тебя внутри до конца твоих дней, иногда — побаливают, иногда не дают о себе знать, но всегда готовы всплыть и глодать твое сердце, едва лишь жизнь станет налаживаться.