мои тёмно-русые волосы были чуточку длиннее, они бы задели её кровоточащую руку.
Мой взгляд скользнул по её руке. Я могу позволить себе прикоснуться к ней? Если я
смогу перенять боль девушки и стану хныкать от неё, сестра Мирна выставит меня сразу
же. Мне всё ещё хотелось передать ей хоть немного своей жизненной энергии. Да, я знаю, это не может сделать даже Пророк. Всё, на что способен наш дар — это переживать то, что чувствуют люди вокруг. И жить так мучительно, будто и не живёшь вовсе, а
существуешь. Получить такой дар означает служить Империи Рузанин. Придётся
тренироваться только для одной цели — защищать Империю. Когда девочки дорастали до
возраста, когда уже могут читать, но ещё не могут контролировать свои чувства, их
забирали, даже против их воли. Я уклонялась от этого семнадцать лет, что, кажется, должно было стать рекордом. Я бы продержалась дольше, но восемь месяцев назад,
охотники за головами привели меня в монастырь.
— Я принесла тебе нашего покровителя, — тихо шепнула я Юлии. Не будучи уверенной в
её состоянии, я ждала, пока её глаза откроются. Однажды, мы играли в игру, в которой мы
хотели поменяться цветами глаз: её сапфирово-голубые на мои, карие.
— Я дам тебе свои, — сказала она. Юлия была единственной, кто хотел дружить со мной.
Остальные только и знали, что шептаться о том, что меня воспитали цыгане. Эти люди
думали, что стены будут хранить их разговоры и понятия не имели, что мы с Юлией
будем заходить к ним в спальни и угадывать их сны.
Наши с ней игры приносили плодов больше, чем все эти эксперименты, на которые
решались сёстры. Они пытались научить меня отделять то, что чувствую я от того, что
чувствуют люди вокруг. Во всяком случае, Юлия в меня верила. Мы чувствовали себя
равными, одногодками. Хоть она и была старше меня на два года. Даже если бы она
пережила всех Пророков и стала одним из стражей Империи, я бы всё равно смогла на неё
положиться. Вот почему она должна была остаться в живых, вот почему я хотела
исцелить её от боли, вместо того, чтобы надеяться на какую-то деревяшку
несуществующей богини.
— Ты дрожишь, — сестра Мирна повернулась, и всё её внимание снова было приковано
ко мне, а морщины на лице углубились, застывая в выражении беспокойства. Я всего
лишь пожала плечами. Этот голод грыз меня изнутри.
— Юлии холодно.
— Юлия лихорадит, — морщины на лице сестры углубились ещё сильнее.
— Значит, тебе тоже должно быть холодно, — сказав это, я поняла, что она трогает мой
лоб.
Она не была Прорицательницей, но, казалось, она видит меня насквозь.
Под лёгким пухом волос на моей руке почувствовалось покалывание. «Мне плохо?». Я не
хотела, чтобы мой голос звучал так, будто я хочу задать вопрос. Потому что мне более
чем плохо. Что-то неизвестное приобретало форму где-то в недрах желудка, а затем
принялось царапаться в отчаянных попытках выбраться наружу. Это было хуже, чем
голод. Руки мгновенно сжались, зубы стиснулись, а на глаза, выражавшие абсолютную
беспомощность, накатили слёзы.
— Дорогая, в этой комнате жарко, как в печи, — сестра Мирна нахмурилась. — А твоя
кожа как лёд.
Вместо беспокойства, её лицо излучало страх.
— Я больна? — возможно, она была права, и мне не нужно было приходить в лазарет. Но
я переболела лихорадкой прошлой зимой, когда была в лагере с Ромска. Я думала, мне
уже ничего не грозит.
— Держи её, — скомандовала она, встав и сбавив давление на руке Юлии.
На долю секунды я замешкалась, засмотревшись на чашу с кровью, текшей по её локтю.
Но, собрав волю в кулак и расправив плечи, я со всей силой прижала ладонь к повязке.
В считанные мгновения мышцы свело судорогой, позвоночник выгнулся, а дыхание стало
рваным и не ритмичным. Где-то в груди появилось слабое ощущение тоски. Это была
борьба за жизнь. Природный и такой простой инстинкт.
Сестра Мирна приблизилась к окну и по её лицу тут же заплясали отражения фонарей. Я
поняла, что это огоньки от факелов — в их свете виднелось моё отражение. Лицо сестры
Мирны застыло в ужасе.
— Фейя, защити нас, — тихо шепнула она, после чего сделала особый знак, взывающий к
богине: коснулась двумя пальцами сначала лба, затем — груди, где находилось сердце. —
Они пришли.
Её страх и мой страх. Страх нас обеих. Он слился воедино.
— Кто? — я наклонилась, чтобы понять, кого она имеет в виду. — Что происходит?
Но она не ответила, а неприятное ощущение в животе стало в разы сильнее; от того, что я
дрожала, теперь стучали и зубы. Мне нужно поесть. Сейчас. Хоть что-то. Хоть что-
нибудь.
Сила, с которой я охватывала руку Юлии, ослабла, кровь стала сочиться сквозь пальцы.
Она напоминала цвет вина. Я даже поддалась искушению и подняла руку, чтобы вкусить
запах.
Бэзил ворвался в комнату. Руками старик опёрся на колени, переводя дух. Я моргнула и
вытерла кровь о ночную рубашку.
— Крестьяне… у ворот, — всё, что он успевал сказать между перерывами на вдох. На его
лысине показались большие капли пота. — Их толпа… Нет, их… целая армия.
— Чего они хотят? — я направилась к окну, но тут же вернулась, вспомнив о руке Юлии.
— Того же, что и обычно, зажигая факелы и хватая виллы — нашу еду, — губы сестры
Мирны сжались в тонкую белую линию. Она смотрела на меня, как и прежде — так, будто
её взгляд проходит сквозь меня. — Тебе сейчас не только холодно, я угадала?
Словно в ответ, мой желудок издал громкий звук.
— Что это? — её глаза сузились, а фигура приблизилась. — Ты пробовала кровь?
Я оступилась. А пробовала ли?
— Бэзил, убери её отсюда, — в одно мгновение, её лицо изменилось. — Запри её в
восточном крыле, вместе с другими девочками. Здесь столько эмоций! Для этого места
она опасна.
— Я не уйду! — я прижала компресс к руке Юлии ещё сильнее. Сестра налетела на меня
так, что мой платок, запятнанный кровью подруги, упал.
— Ты должна принять судьбу и хотя бы пытаться управлять своей силой, — она трясла
меня за плечи. — Из-за тебя рискуем мы все!
— Я никогда не причиню вреда Юлии! — я поморщилась, а где-то внутри появилась
сильная боль. Я хотела снова дотянуться до компресса, но сестра Мирна схватила меня за
руку первой.
— Да ты хоть знаешь, на что способны эти голодающие крестьяне? — она сверлила меня
взглядом. — Или тебе рассказать о трёх вдовах из моей деревни, что были так голодны, что заманили к себе незнакомцев, отравили и обглодали их кости?
— Мой караван слышал это в каждом городе. Это народная байка — не больше. Никто в
неё не верит, — голод поутих, но к горлу подступала тошнота.
— Соня, как же ты ошибаешься! Это четвёртая суровая зима в Империи Рузанин. Вы с
Ромска выжили только потому, что поехали на юг. Мы же выживали только благодаря
подаренному императором продовольствию. У крестьян же нет ничего.
— Но у нас запасов больше, чем нам нужно. Мы должны помочь им, — мне дали немного
выпить, но хищный голод внутри меня заставлял думать о переполненных кладовых
монастыря и его подвальных холодильных складах.
— Бэзил, убери её отсюда, сейчас же, — глаза сестры снова сузились. От этого взгляда, казалось, что по моим венам двигался лёд. Она толкнула меня на старика и бросила
вдогонку шарф.
Когда крестьяне продвинулись вперёд, их громкие крики стали содрогать воздух. Мои
колени тряслись, в любой момент я могла упасть.
— Пожалуйста, прошу вас, — я смотрела то на сестру Мирну, то на Бэзила. — Если бы вы
только чувствовали…
— Хватит! — она собственноручно откинула меня к двери, а Бэзил схватил за локоть, но