Так ненужно, нелепо, случайно
Разлетаются дни, как пыльца.
Детский гроб и снега Алленштайна —
Вот чему не бывает конца.
Там в снегу, как в тумане, как в дыме,
Мы по улицам тесным идем.
Там короткое выжжено имя
На кресте раскаленным гвоздем.
Может быть, мы сидим и поныне
Там, в пустом неприглядном кафе,
И нам снится — мы где-то в Берлине,
Присужденные к аутодафе…
Пусть состаримся мы в Сингапуре,
Но со всех отдаленных окраин,
Через все океанские бури
Мы пробьемся к тебе, Алленштайн.
Наше место за столиком свято!
Ты продрогла, я тоже продрог;
Ты нам налил, трактирщик, когда-то
Этой смеси, похожей на грог…
Мы к тебе по дороге оттуда…
И расскажем мы, сидя в тепле,
Как мы наше короткое чудо
Незнакомой отдали земле.
* * *
Спят на фасаде даты.
Перед фасадом щебень.
Жил в этом доме когда-то
Гофман фон Фаллерслебен.
Тесная деревушка.
Вывески крыты ржою.
Снова судьба-кукушка
Ткнула в гнездо чужое.
«Deutschland uber alles»
Кто-то вписал любовно
Там, где в кирпич вплетались
Выкрашенные бревна.
Стремителен и придушен,
По улицам и полям,
От комнат и до конюшен
Метался панцер-аларм.
Казалось, обвисли нервы,
А он еще истязал!
Встал на дороге первый
Бронированный ихтиозавр.
Горячий, отяжелелый,
Он грузно пополз по песку,
Сверкая звездою белой
На обожженном боку.
И мы, на него глазея,
Стояли ошеломлены
В этом страшном музее
Окончившейся войны.
Когда он пропал за сараем,
Ты, обратясь ко мне,
Сказала: «Давай погадаем
По надписи на броне!»
И как бы в ответ он прямо
Вырос из-под земли.
И мы прочли «Алабама»
И в сторону отошли.
От океанских закатов
До садика за углом
Он небо далеких штатов
Пронес над своим жерлом.
………………………..
Так же тускнеют даты.
Верно, убрали щебень.
Жил в том доме когда-то
Гофман фон Фаллерслебен.
А мы уже в сотом доме —
Маемся кое-как.
Нет для нас дома — кроме
Тебя, дощатый барак!
В какую трущобу канем?
Кто приберет к рукам?
Скоро ль конец гаданьям
По танкам и по штыкам?
И черт ли нам в Алабаме?
Что нам чужая трава?
Мы и в могильной яме
Мертвыми, злыми губами
Произнесем: «Москва».
* * *
От полустанка до полустанка
То водокачка, то вагонетка,
Полка, бутылка, консервная банка,
Поле да поле, да изредка ветка!
От разлуки до разлуки,
От судьбы и до судьбы
Взяли душу на поруки
Телеграфные столбы!
Телеграфные столбы —
Соглядатаи судьбы!
Ветер бреющим полётом
Бьет по спинам поездов
И поет, поет по нотам
Бесконечных проводов!
Пой на тысячу ладов,
Ветер нищих! Ветер вдов!
* * *
Строили да рухнуло,
Разлетелось в пух!
Бомбами из Мюнхена
Вышибали дух.
Славился музеями,
Впутался в бои!
Пулями осмеяны
Статуи твои.
Заново не выстроим,
Миру не вернём
Скошенное выстрелом,
Смятое огнём.
Памятник и госпиталь,
Церковь и приют.
И поныне к Господу
Камни вопиют.
И на небе вызаря
Ржавчину крестов,
Весь летишь ты к Изару
Броситься с мостов.
* * *
Я проходил по улицам чужим.
Из подворотен выплывала сырость.
И вот, как вечность неопровержим,
Крутой собор передо мною вырос.
Он говорил: ты наглухо прибит
К тяжелому, заплаканному миру.
Сойди на миг с твоих земных орбит,
Плыви со мной по звездному пунктиру!
Он делался всё выше и острей,
Он в небесах искал себе упора,
И я сгорал на каменном костре
В средневековом пламени собора.
А рядом содрогалась от стрельбы
Моей земли последняя дорога.
Мне в эту ночь клялись в садах дубы,
Что близок день, что мы увидим Бога.
* * *
Из Дагмар Ник
Дальше, дальше. Там ребенок. Брось.
Пусть кричит, он размозжен снарядом.
Как кулисы, ветер гнет фасады
Вкривь и вкось.
Кто-то руку взял мою рывком
И повлек, смятением объятый,
Лик его, как лист бумаги смятый,
Незнаком.
Может быть, и ты дрожишь впотьмах,
Всё отдав, за жизнь цепляясь эту?
А во мне почти и жизни нету.
Только страх.
* * *
Кто нам солгал, что умерла война?
Кто опознал ее среди усопших?
Еще по миру тащится она
И рядом с ней ее хромой сообщник.
Она идет за нами по пятам
И валит нам на головы руины,
И к пароходным тянутся бортам
Блуждающие в океанах мины.
Она лежит на дне сырого рва
В гранате, как в заржавленном конверте.
Не верьте ей! Она еще жива,
Жива еще, беременная смертью!
Украденную юность доконав,
Она и правду на земле задула.
Еще столетье будут из канав
Глядеть на нас зевающие дула!
О сколько раз еще из-за угла
Нас оглушат по черепу и ребрам,
Чтоб эти двое, глядя на тела,
Обменивались хохотом недобрым!
* * *
За то, что руку досужую
Не протянул к оружию,
За то, что до проволок Платтлинга
Не шел я дорогой ратника,
За то, что под флагом Андреевским
Не разнесло меня вдребезги, —
За это в глаза мне свалены
Всех городов развалины,
За это в глаза мне брошены
Все, кто войною скошены,
И вместо честной гибели
По капле кровь мою выпили
Тени тех самых виселиц,
Что над Москвою высились.