Ничего у меня не было,
Только одна дорога.
Но над дорогою было небо
И было его много.
С небом
была в моей кружке водица.
С небом —
краюха хлеба.
А когда-нибудь человек родится,
И ему не достанется
неба.
II
Вечная темень вселенной.
Атомных ламп
сияние синее.
Город
с гигантской антенной.
Город,
построенный из алюминия.
И миф о закате и солнечном свете
Толкует
профессор
в университете.
— Вот этот
мрак,
над нами разверстый,
Черная
яма
вселенной —
Находится
в веденьи министерства
Санитарии
и
гигиены.
Где
мнилась
архангельская труба
Древним
небопоклонникам,
Туда,
в темноту,
в ракетах-гробах,
Мы запускаем
наших покойников.
Мы землю
не засоряем отбросами,
Рассадником эпидемий!
Отбросы —
атомными насосами
Вышвыриваются
в верхнюю
темень.
Кто видел солнце?
Мы знаем, что нет, его:
Будь оно
в месте
самом укромном,
Радара
диск фиолетовый
Его бы нащупал экраном приемным.
Кто видел
когда-нибудь
звездный проблеск,
В который верили многие?
Небо
для нас —
это только область
Канализации
и
мифологии.
III
А где-то
под сводом стеклянных аркад,
Уже предугадывая потерю,
Девушка спросит:
«Ты веришь в закат?»
И юноша-скептик ответит:
«Не верю».
А где-то
художник-абстракционист,
Вообразивший, что небо —
синее,
Что бывает луна, —
на синий лист
Наклеивает
кружок алюминия.
И в обсерватории
уединённой,
Как будто
навек
к телескопу примёрз,
В черную
бездну
смотрит учёный
И ждет
второго
пришествия
звёзд.
* * *
Послушай, я всё скажу без утайки.
Я жертва какой-то дьявольской шайки.
Послушай — что-то во мне заменя,
В меня вкрутили какие-то гайки,
Что-то вмонтировали в меня.
Впервые почувствовал я подмену,
Когда мне в окно провели антенну,
Когда приемник вносили сюда.
Как будто втащили Лондон и Вену,
И Рим и Москву — и все города!
И поползли на меня через стену
Змеями черными провода.
Послушай, сперва добрались до слуха
И стали мне перестраивать ухо,
Взялись сверлить, и долбить, и вертеть.
Что-то в ушах моих щелкнуло сухо:
Слух мой включили в общую сеть.
И вот в мои слуховые каналы
Вломились все позывные сигналы,
Разом крутиться пластинки пошли,
Заговорили вразброд, как попало,
Радиостанции всей земли.
И отключили от Божьего мира
Душу мою — моего пассажира.
Послушай, я скоро прибором стану,
Уже я почти что не человек,
В орбиты мне вставили по экрану,
И я уже не увижу поляну,
Я не увижу звезды и снег.
А будут на пленочной амальгаме,
Где-то под веками мельтеша,
Экранные люди в джазовом гаме
Выкидывать сплющенными ногами
Остервенелые антраша.
Пойми, мне помощь нужна до зарезу,
Пойми, я больше так не могу,
Меня опять готовят к протезу,
Уже протянут холод железа
Где-то в бедном моем мозгу.
Я знаю их адские выкрутасы,
Знаю, к чему это клонится всё,
Они мне сердце хотят из пластмассы
Вставить и вынуть сердце моё.
И никуда я от них не укроюсь,
От них никуда мне не увильнуть.
Мой пассажир оставляет поезд.
Порожняком я трогаюсь в путь.
Я даже смерти не удостоюсь.
Мне запретили отныне и впредь
По-человечески вспыхнуть, то есть
По-человечески умереть.
Ни ангельских крыльев, ни эмпиреев,
Ни райского сада, ни звездных люстр,
А просто иссякнет заряд батареи,
И я, как машина, остановлюсь.
* * *
Я вывеску приколотил:
— Лавка ночных светил —
Я нанизал, как бусы,
Луны на все вкусы.
— Печальные анонимы,
Апологеты уныния!
— Совершенно незаменимый
Месяц из алюминия!
У него замашки
Дагестанской шашки!
Занесен он наголо
Ослепительно светло.
А на левом фланге
Месяцы — бумеранги.
Как паутинки,
Тонки и робки
Месяцы — льдинки,
Месяцы — скобки.
Рядом на полке
Месяцы — щёлки.
Месяц — хрусталик,
Месяц — крючок,
Месяц — рогалик,
Месяц — стручок.
Выточен плотно,
Тяжек, упруг,
В тучах — полотнах
Месяц — утюг.
Кто о месяце этом
Вспомнит добром,
Он висел над кацетом
Человечьим ребром.
Вы видите, луна красна,
Вся в облачном угаре,
Как будто бы всю ночь она
Гуляла на пожаре.
Отходящие ко сну,
Любители томления,
Хотите, доведу луну
До белого каления?
Сочинять надоело,
Столько лет потерял.
Ликвидирую дело,
Продаю матерьял.
* * *
Месяца светящийся фаянс.
Отблески на крышах и антеннах,
Окон неоконченный пасьянс,
В сумерках разложенный на стенах.