Разрумяненный, эдемский,
Сверхблаженный старичок!
На звезде на Вифлеемской
Нацепил он ярлычок, —
Возвестил благую весть,
Что на звезды цены есть.
У преддверья Рождества
Льстиво ерзающий,
Это он из торжества
Сделал торжище!
Оборотист этот дед,
Старикашка прыток,
Это он придумал бред
Праздничных открыток,
Продает на пятак
Хлама разного!
Рождество Твоё
Разве так
Надо праздновать?
На пятак продает
Хлама сущего,
Рождество Твоё
В оборот
Дедом пущено!
Побрякушки горят
Ерундовые!
Рождество Твоё
Напрокат
Арендовано!
Заклинаю я поколеньями
В Бога веровавших людей —
Старикашку с его оленями
Гнать бичами пора с площадей!
Пожалей нас,
Святой Николай!
Нам увидеть
Звезду
Пожелай!..
ПОЭМА БЕЗ НАЗВАНИЯ
Сергею Бонгарту
Там, в сквере, пять иль шесть
Деревьев оголённых,
Но как-то страшно сесть
У этих голых клёнов.
Там пьяницы сидят,
И Данте Алигьери,
Как страж у входа в ад,
Поставлен в этом сквере.
Он здесь уже давно.
Он наблюденьем занят.
Он смотрит, как вино
Босяк из фляги тянет,
И как передаёт
Он эту флягу другу.
Друг отопьет — и вот
Она пошла по кругу.
Что им земная боль,
Обиды и измены,
Так нежно алкоголь
Разогревает вены.
Блаженны босяки.
Кто на земле мудрей их?
На скамьях пиджаки,
А души в эмпиреях.
В глаза их посмотри,
В лоснящиеся щели.
У каждого внутри
Не сердце, а качели.
Но вот уже дома
Над улицей качнулись,
И улица сама
Качнулась среди улиц.
Где подымался ввысь
Какой-то камень серый,
Оранжево зажглись
Квадратные пещеры.
Автомобиль кривой,
Как допотопный ящер,
Скользнул по мостовой
На светофор горящий.
Весь уличный пролом
Заставлен небосклоном.
Там небосклон стеклом
Стоит темно-зелёным.
На этот жалкий сад,
На этот сброд невзрачный
Три звездочки глядят
Из полумглы коньячной.
На этот бедный люд,
На этот люд никчёмный
Они сиянье льют
Из глуби полутёмной.
Три звездочки — ночей
Серебряные банты
Блистают на плече
У бронзового Данте.
Ночные голоса
И гул трактирных стоек
Не слышат корпуса
Неконченных построек.
Их силуэт сквозной
Напоминает соты
Под каменной луной,
Закинутой в высоты.
И корпуса таят,
В стенах своих упрятав,
Звучание сонат,
Сверкание театров,
Рукоплесканье лож,
Свистки и крик галёрок,
Восторженности дрожь,
Взволнованности морок.
И дирижерский взмах
Мерещится оттуда,
Где высится впотьмах
Бесформенная груда.
Но вот уже дома
Над улицей качнулись,
И улица сама
Качнулась среди улиц.
Еще почти что пуст
Участок, на котором
Раскинется искусств
Сверхсовременный форум.
И ты сюда придёшь,
И под удары клавиш,
Как ставят грудь под нож,
Всего себя подставишь.
Как много женских плеч
И лиц блестящеглазых,
Чтобы тебя увлечь,
В мехах стоят, как в вазах.
Как много вееров
На бархате балконов,
Люстр, ламп, прожекторов,
Юпитеров, неонов.
А что, когда обдаст
Тем холодком особым,
И ты, энтузиаст,
Отсюда выйдешь снобом?
Не доверяй коврам
И мраморным ступеням,
Павлиньим веерам,
Ночным столпотвореньям.
Верь звонким чердакам,
Что жмутся к самым крышам.
Поближе к облакам
Свободнее мы дышим.
Еще блаженно-тих
Сад, где поставлен Данте.
Еще сюда франтих
Не натащили франты.
И полицейский страж
Еще не гонит пьяниц.
А как войдет он в раж,
То наведет он глянец.
Здесь станет кадиллак
С почтительным шофёром,
Что смотрит на зевак
Презрительнейшим взором.
И женщина пройдёт,
Каменья платьем тронув,
И выставкою мод
Блеснет у этих клёнов.
И юркнут в тесноту
Те личности живые,
Что прямо на лету
Хватают чаевые.
Но с грохотом дома
Над улицей качнулись,
И улица сама
Взорвалась среди улиц.
Где было пять иль шесть
Деревьев оголённых,
Там только тени есть
Обугленные клёнов.
Где пьяницы сидят?
Где Данте Алигьери?
Уже у входа в ад
Или у райской двери?
Огромный город ввысь
Швырнуло глыбой серой,
И в воздухе рвались
Пещера за пещерой.
Автомобиль кривой,
Как допотопный ящер,
Сдох, испуская вой
И буркалы тараща.
И в небо, как в пролом,
Распахнутый циклоном,
Весь мир упал стеклом,
Рассыпавшись со звоном.
На этот бедный ад,
На этот мусор бренный
Три ангела глядят
Из огненной вселенной.
Они стоят в дверях
Зари багрово-тёмной,
Глядят на жалкий прах,
На этот прах никчёмный.