Кажется, Орион
Задел и качнул плечом,
И ушел досматривать сон
(Уже не помню о чём).
Знаю, что мир вчерне
Был выстроен до меня.
Но, видимо, с миром мне
Еще предстоит возня:
Мне не подходит он
В том виде, в каком он есть.
Пора замесить бетон,
Пора на стропила лезть.
* * *
К. Н. Астори
Осень, осень — торопливый график,
Ты наносишь темные штрихи,
И кладут косую тень на гравий
Буков лиловатые верхи.
Ты глядишь перед собою прямо,
И речная даль тебе видна.
Ты ее с утра вставляешь в раму
Моего высокого окна.
Торопливый рисовальщик — осень,
Ты опять тоской меня обдашь,
Вот он — нелюдим и грандиозен —
Твой речной, твой ветреный пейзаж.
Облаков больших твоих наплывы,
Как попало, грубо наведя,
Ты уже кидаешь торопливо
Черточки пунктирного дождя.
Но пока, по ветру птиц развеяв,
Ты набросок делаешь углём,
Бережней, чем под стеклом музеев,
Он хранится под моим стеклом.
* * *
Мой театр ослепительно умер
От разрыва суфлерской будки,
И в театре темно, как в трюме,
Только скрип раздается жуткий.
Это я, обанкротившись дочиста,
Уплываю в мое одиночество.
Но я обманываю время,
Еще я где-то в странной драме,
Со всеми ведьмами, со всеми
Шекспировскими королями,
Еще в костюме я и в гриме,
Еще я в молнии и громе,
А может быть, я в Древнем Риме,
А может быть, я в желтом доме.
Надо мною небес многоплановость,
И как парус качается занавес.
Там на острове пальма кокосовая,
Перед островом — море розовое,
И сегодня с моею лирою
Перед пальмою я позирую.
Я восхищенно стану в позу,
Я руку вытяну вперед,
Как фокусник, который розу
Откуда-то из воздуха берет.
Я показываю фокус —
Только палочкой взмахну,
Моментально жизни окись
Превращаю в седину.
Я тоже иллюзионист.
Уже висок мой серебрист.
Я развлекаюсь в одиночку
В веселом обществе теней.
Художник, становись на бочку,
Чтоб быть видней.
Итак, представим мизансцену:
Мое окно выходит в стену.
Стена. Веревка для белья.
Окно. Стена. Веревка. Я.
ЛЬДИНА
Дома становились выше,
А улица — всё длинней.
Как промельк летучей мыши,
Я косо скользил по ней.
Казалось, что я задену
Стену моим крылом,
Казалось — я врежусь в стену
Где-нибудь за углом,
Казалось — вот-вот настигнут
Каменные валы,
Но, удлиненно-выгнут,
Я обтекал углы.
Кидая на стены криво
Живые куски теней,
Шарахаясь, как от взрыва,
От вспыхивающих огней,
Я двигался под обстрелом
Витрин, фонарей, реклам,
То залит сияньем белым,
То с розовым пополам.
Как будто за мною гнались
Снопы цветовых лучей,
И шел спектральный анализ,
Город, твоих ночей!
Мимо авто промчалось,
Шарили прожектора…
Над головой качалось
Созвездие Топора.
Вдруг раскаленный кратер
Улиц ночных померк:
Невидимый декоратор
Выключил фейерверк.
Как будто бы всё живое
Сразу ушло с земли
В тот миг, когда эти двое
На перекресток вошли.
Гасли тысячи свечек.
В город вошли, как в морг,
Мистер Смит — контрразведчик,
Товарищ Петров — парторг.
На всех перекрестках мира
Стоят они по ночам,
На всех перекрестках мира
Прислушиваются к речам,
На всех перекрестках мира
Готовят переворот,
На всех перекрестках мира
Радио их орёт,
На всех перекрестках мира
Гуляет их солдатня,
На всех перекрестках мира
Они убивают меня.
А в Антарктике
Среди льдин
В белом фартуке
Жил пингвин.
У поэта и у пингвина
В мире должна быть льдина.
Льдина — оплот,
Льдина — приют,
Льдина плывет,
Волны ревут.
Ветер и холодина,
А у меня есть льдина!
Ветер таранящий,
Ранящий, режущий…
Льдина — пристанище,
Льдина — прибежище.
И никаких соседей,
Кроме больших медведей!
Волны накинутся
Ревом когорт —
Льдина — гостиница,
Льдина — курорт!
Море — а в середине —
Я и пингвин на льдине.
Льдина — качалка
Средь тысячи льдин,
Где вперевалку
Ходит пингвин.
Ходит себе господином
И улыбается льдинам.
Как на духу —
Сердце в грозу.
Небо вверху,
Море внизу…
Небо — стекло,
Море — тайник.
Птице — крыло,
Рыбе — плавник.
А у пингвина
Баловника
Две крыловины,
Два плавника,
А у поэта,
А у богемы
Только примета —
Крылатые темы!
Где ж нам ютиться,
Деться куда еще?
Оба мы — птицы
Из нелетающих!
Оба мы — птицы
Из неуклюжих…
Солнце нам снится,
Горящее в лужах,
Ночи нам снятся
На льдине соленой,
Звездные святцы,
Стрельцы, Орионы,