Целовал я дамочку
(С каждым может случиться)
И в подколенную ямочку,
И в ключицу!
Но ты, с наскоку
Ринувшийся в баталию,
Крикнул: целуй в щёку!
Руку клади на талию!
И сразу же я, опомнясь,
Провозгласил скромность!
Нравился мне
Вольный стих,
Непроизвольный стих!
Но ты закричал:
Никаких вольностей!
И я стих!
Обещаю
Не быть неряхой,
Резать строки
Ровно, как сельдерей!
Да здравствует
Амфибрахий,
Анапест,
Дактиль,
Хорей!
Я буду бряцать лирой,
А ты — меня контролируй!
Ты укажи поэту,
Что подлежит запрету,
И сообщи заодно,
Что славить разрешено.
Ты, кто мудр и непогрешим,
Светом своим осени нас.
А мы стихи писать поспешим
Распивочно и навынос.
* * *
В тяжёлых звёздах ночь идёт,
И город в новый снег наряжен.
И вот уже минувший год,
Как нож, по рукоятку всажен.
Встречаю годы, как ножи,
Да здравствует семидесятый!
На звёздах, ночь, поворожи
И с новым лезвием сосватай!
Уже к ножу питая нежность,
Уже собой не дорожа,
Я пью за остроту и свежесть,
За дружбу розы и ножа.
* * *
Обернемся на минуту,
Прошлое подстережём.
Рубят голову кому-то
Гильотиною-ножом,
И в кого-то с исступленьем
Загоняют штык насквозь —
Чтоб грядущим поколеньям
Очень счастливо жилось.
Так во имя светлых далей,
Под всемирный визг и рёв,
В море Чёрное кидали
Офицеров с крейсеров.
А теперь мы время сплющим,
В день сегодняшний войдя:
Поколением грядущим
Вдруг оказываюсь я.
И выходит, как ни странно, —
Всё стряслось из-за меня:
Трупов целые монбланы
И великая резня.
Шли кромешной чередою
Эти чёрные дела,
Чтобы жизнь моя звездою
Небывалой расцвела.
Чтобы стал мой жребий светел,
Чтобы мне удач не счесть!
Может быть, я не заметил?
Может, так оно и есть?!.
ГИМН ЦЕНЗУРЕ
А. И. Солженицыну
Ошметки Жданова
И Семичастного
Сидят и планово
Шипят, начальствуя.
Как соблазнительно
Пойти с рогатиной
На Солженицына
В поход карательный!
Куски выхватывай!
Погром устраивай!
И у Ахматовой,
И у Цветаевой!
Рассказ ли Зощенко,
Статья ль Некрасова
Единым росчерком
Пассаж выбрасывай!
Побольше плоского,
Поменьше резкого,
Режь Заболоцкого
И Вознесенского!
Тут обязательный
Уполномоченный
И на писателя
Топор отточенный!
У Достоевского
Дневник оттяпан,
Ничем не брезгуют
Герои кляпа.
Они конклавом
Стоят суровым,
Как волкодавы,
Над Гумилёвым.
Тут столько вбухано
Труда казённого
На Солоухина
И на Аксёнова,
На Винокурова
И Евтушенко —
Эй, не придуривай,
А стой в шеренге!
Чтоб не протаскивать
Им слова броского —
Упечь Синявского!
Приструнить Бродского!
Ах, Окуджава
И Ахмадулина!
Тут ваша слава
Подкараулена!
Тут над горячим
Российским словом
Главлит с подьячим
Средневековым,
Главлит с чинушей
Кувшиннорылым,
Главлит, тянувший
Полвека жилы!
Пускай на свете
Ты первый гений –
Тебя просветят,
Как на рентгене!
Казённых строчек
Сидит подрядчик,
Сидит начётчик
И аппаратчик,
А сам он смыслит
В делах искусства,
Как коромысло
Или лангуста!
Перед партейной
Халтурой плоской
Благоговейной
Виляет моськой.
А с Мандельштамом
И Пастернаком
Под стать упрямым
Цепным собакам.
Здесь от бездарной
Цензуры вздорной
Воняет псарней
И живодёрней!
* * *
Я прыгнул из окна,
Но не сорвался вниз,
А в воздухе повис,
Как радиоволна.
А в комнате остались
Часы и календарь.
Там тень моя, состарясь,
Глядит в окно, как встарь.
А я вверху, в вечернем
Сиреневом дымке,
А я в четырехмерном
Воздушном гамаке
Плыву, как астероид,
Сиянием дразня.
Вы можете настроить
Приемник на меня.
Я — звездный зазывала.
Скользя по облакам,
Я шлю мои сигналы
Таким же чудакам,
Мечтателям, поэтам,
Захватчикам высот,
Кто сам себе планета
И свет в себе несёт,
Кто не в ладах с причалом,
Кто кружит одинок
По кривизнам печальным
Отверженных дорог.
* * *
Я стою под березой двадцатого века.
Это времени самая верная веха.
Посмотри — на меня надвигаются ветки
Исступленнее, чем в девятнадцатом веке.
Надо мною свистят они так ошалело,
Будто шумно береза меня пожалела,
Словно знает береза: настала пора
Для берез и поэтов — пора топора.
Словно знает береза, что жребий наш чёрен,
Оттого, что обоих нас рубят под корень,
Оттого, что в каминах пылают дрова,
Оттого, что на минах взрывают слова.