— У нас вот тоже в автошколе один сержант повесился. Полещук по фамилии.
— Из-за чего это, интересно, он повесился? — грозно спросил я.
— Мисок у него не хватило, — невинно сказал Шурик. — Пошел в каптерку и повесился.
Ох, змея мой Шурик!
— На все судьба, — хмуро сказал я, не желая вдаваться в проблему. К этому времени девушка покинула крыльцо и вскоре вышла с лопатой — вскапывать огород. Солнце уже порядком пекло, и мне было просто не по себе, что я, здоровый парень, в общем-то, бездельничаю в машине, покуривая махорочку, а девушка, у которой, наверно, и без этого огорода забот хватает, копает большой лопатой землю, как солдат укрытие. Сам пойти помочь ей я не мог. Это означало бросить пост. Послать Шурика я не хотел, потому что считал, что из этого ничего хорошего не выйдет. Оставалось одно — разбудить несчастного Вайнера, который не спал всю ночь, посадить его на связь, а самому пойти вскопать огород. Но вдруг я услышал из палатки громкий монолог. Вот он:
— Дурацкая у тебя жизнь, рядовой Ткаченко! Работает в поле девушка — физически слабая. А ты, здоровый мужик, и выйти-то не можешь, чтобы помочь этой девушке. Иди, мол, дорогая, в дом, нечего тебе здесь делать. Если уж у тебя в семье такие мужики подобрались, которые огородик вскопать не могут, то давай уж я за них это сделаю. Иди, дорогая, в прохладные комнаты, читай себе книжки. Или занимайся по хозяйству. Вот нельзя так сказать. Не то чтоб сказать — посмотреть в ее сторону нельзя. Того и гляди за это пару нарядов схватишь. А что ж мне теперь — с завязанными глазами ходить? Или в танке гореть?
Можно было подумать, что Шурик все это говорит Вайнеру, но тот явственно похрапывал. Мне оставалось только одно — разобраться, не свихнулся ли мой водитель после предложения гореть в танке, раз он так часто об этом вспоминает. Я собрался выйти из машины, но сделать это мне не удалось. На нашу поляну, тяжело урча и переваливаясь на кочках, въезжали машины с солдатами. Я кинулся к станции и передал об этом в штаб. Если я замолчу — чтобы хоть знали, отчего это случилось. Навоевался, черт побери!
Между тем солдаты «противника» спрыгивали с машин. Я отлично видел, как несколько человек особенно небрежно стали прохаживаться возле огорода, на котором работала моя девушка. Это занимало и тревожило меня гораздо сильнее, чем то, что буквально в десяти метрах от моей замаскированной машины несколько солдат разворачивали полевую кухню. Майор, сопровождавший колонну, подошел к солдатам и сказал:
— Поторапливайтесь, товарищи, у нас времени в обрез!
Солдаты наконец развернули кухню. Сержант крикнул:
— Кобзоруков, Савичев — ко мне!
Подбежали двое.
— Вот вам топоры, быстро заготовить дрова для кухни.
Солдаты с явной неохотой взяли у сержанта топоры и пошли в лес, прямо по направлению к моей машине. Ну все! Не доходя до машины буквально двух шагов, они остановились.
— Чего рубить-то будем?
— Вообще-то нужно было бы валежник собрать.
— Да мы его тыщу лет собирать будем!
— А приказ по армии?
— А кто увидит?
Солдаты подошли к березке, росшей метрах в трех от машины, стали стучать топорами… Да. Положение.
Вдруг на поляне все странно заулыбались. Как по команде, все повернулись в одну сторону, и даже майор, сидевший на ступеньке машины, встал и поправил гимнастерку. Начальство идет! Этого мне еще не хватало! Но это было не начальство. Это была моя девушка. Она смело протиснулась сквозь толпу солдат и подошла к майору.
— Почему ваши солдаты рубят лес? — громко спросила она у майора.
— А ты кто такая будешь, девочка?
— Я — местный лесничий.
Солдаты засмеялись. Идиоты! Чего смешного?
— Ты, девочка, не местный лесничий. Местного лесничего я знаю.
— Это совершенно не важно. Я его дочь. Сейчас отца нет и я за него.
— Это другое дело. А где ты видишь, чтобы наши солдаты рубили лес?
— Вот. — И она показала в сторону нашей машины.
Майор раздвинул ветки и увидел этих двух солдат с топорами, переминавшихся с ноги на ногу. Рядом с ними красовалась полуподрубленная береза.
— Так, — сказал майор таким тоном, что и мне стало страшно. — Прокофьев!
— Я! — отозвался сержант.
— Приказ по армии зачитывали?
— Так точно! Перед учениями.
— Наказать! — сказал майор. — Выделите взвод, пусть прочешут лес, соберут валежник для кухни. Но учтите — мы уже потеряли слишком много времени. Через полчаса не кончим обед — придется сухой паек раздать.
— Ясно! — рявкнул сержант.
Я похолодел. Если сейчас солдаты начнут искать валежник, они наверняка обнаружат нашу машину. Это было ясно как день. Я тихонечко поднялся с места и спрятал под сиденье аппаратный журнал. Нас ждало мрачное будущее…
— А у вас действительно мало времени? — спросила девушка.
— Очень мало. На марше вторые сутки. Как звать-то тебя?
— Таня.
Молодец, майор! Хоть, как звать, выяснил. Таня… Хорошо, что не Света…
— Послушайте, — сказала она, — валежник собирать в самом деле долго. Тем более лес у нас чищеный.
— Но у нас нет другого выхода. Лес рубить мы не имеем права. И если бы имели, то все равно не рубили бы. Лес-то наш!
— Знаете, у меня есть дрова. Возьмите, не стесняйтесь. И в лес никого посылать не надо. Возьмите у меня дрова.
— Милая Таня! — сказал майор. — У вас доброе сердце. А как же вы останетесь?
— Обо мне не беспокойтесь. Честное слово! У меня есть много хороших друзей, да и я сама не белоручка. Берите!
— Хорошо. Мы возьмем, только с одним условием! Когда будем возвращаться назад, с учений, остановимся у вас и обеспечим вас на целую зиму. Договорились?
— Да.
Сержант, стоявший у кухни, тихо сказал солдатам:
— Да, братцы, хотел бы я быть березкой у такого лесника!
Солдаты разом вздохнули.
Через полчаса все было кончено. Солдаты махали с машин пилотками Тане, стоявшей посреди поляны. На траве недалеко от нас дымилась кучка золы, оставшаяся после кухни. Таня внимательно посмотрела в нашу сторону и пошла в дом.
— Видали, товарищ сержант? — затараторил Вайнер. Еще машины не скрылись на дороге, а Сеня и Шурик были уже у меня. — И кто бы мог подумать? Так все это она ловко сделала — комар носа не подточит! А то к нашей палатке уже подошли двое гавриков и один другому говорит — вот хорошая елочка, сухая. Возьмем? Это он про нашу елку, что вход в палатку закрывает! Шурик уже хотел открывать огонь.
— Брешешь! — сказал Шурик. — Я просто тебя спросил, когда, по чьей команде открывать стрельбу. Стреляй не стреляй, патроны-то все равно холостые! Нужно было так: как только те солдаты к елочке приблизились, тут мы бесшумно выскакиваем, кляп в рот и их к себе в палатку. Вяжем, данные выспрашиваем, а когда машины уехали — отпускаем.
— И они на первом же КПП докладывают про нашу станцию.
— А мы уже в это время в другое место уедем.
— Лучшего места нам для наблюдения не найти, — сказал я.
— Конечно, — сказал Шурик, — любовь с первого взгляда!
— Ты что этим хочешь сказать?
— Я говорю, любовь с первого взгляда к этому месту хорошему. Лучшего и вправду не найти.
— Шурик, — сказал я, — это ты в первый раз спасся чудом, когда в танке горел. А за другой раз я не ручаюсь!
— Ребята, — сказал Сеня, — надо девчонку отблагодарить.
— Таня ее звать, — сказал Шурик.
— Ну тебе-то видней, как ее звать, — сказал я.
Шурик надулся и больше не принимал участия в разговоре. Равнодушно стоял около двери, вертел ключи зажигания.