— А что, в чем дело? — вызывающе спросила Юнна.
— Мы чистим склон от камней. Видите, ребята идут в ряд? Чистить — опасная работа. Завтра мы навесим лестницы, перила, наладим хорошую страховку и к концу дня сможем с вами прогуляться к месту работ.
— Если у меня будет время… Утром вам привезут два максимально облегченных перфоратора. Через верх надо будет протянуть энергию, воздух и воду. Надо будет пробурить сто четыре шурфа, загнать в них на хорошем цементе анкерные болты, на эти болты заводить стальную сеть. Семушин все знает. Вопросы оплаты с вами уже решали?
— Да.
— Я думаю, жена будет довольна.
— Мы не шабашники, — сказал Володя.
— Я не хотела вас обидеть.
— В таком случае, вы хотели узнать, женат ли я? — усмехнулся Володя. — Не женат.
— Для холостой женщины, — засмеялась Юнна, — это очень приятное сообщение.
Она посмотрела на часы.
— Черт возьми! — сказала она. — Что это за жизнь? Даже пококетничать нет времени. И вообще, по моим наблюдениям, любовный треугольник в последнее время видоизменился. Раньше были: он, она и любовник. Теперь — он, она и работа.
Юнна пошла к машине и села за руль.
— Я хотела бы, — сказала она, — чтобы вы прониклись нашим настроением. Камень этот уже один раз, как говорится, висел на волоске. Это было видно просто глазом, без всяких приборов. Некоторые водители отказывались ездить мимо. А другой дороги, как вы видите, у нас нет. Из компрессорной кое-кто сбежал. Ну, не кое-кто, а почти все. Потом эта глыба снова вернулась на место. Почему? Никто не знает.
— А наука? — спросил Володя.
Юнна при этом тяжело вздохнула, будто вопрос был задан о слабоумном мальчике, общем горе.
— Долго говорить, — ответила она. — Приехали, переругались друг с другом и уехали. Двое остались: писать диссертации о камне. Им-то хорошо. Вот нам как быть? Упадет камень — наверняка разрушит компрессорную. Будут жертвы.
— Это очевидно, — сказал Володя. — А кто же так проектировал?
— Проектировщики, — ответила Юнна. — Кроме того, без воздуха встанет вся стройка. Бетонный завод.
— Можно будет натащить передвижных компрессоров.
— Можно, — согласилась Юнна, — но это временное решение проблемы. Потом, как их тащить? Дорога ведь будет перекрыта! А может быть, и разрушена этим камнем.
— Наверняка, — сказал Володя, который, кажется, впервые понял по-настоящему, что может натворить этот проклятый камень.
Глянул наверх: там, зависнув на веревке, размахивал руками Петр Семушин, командовал, крики его слабо долетели вниз. «Никуда ему не деться, — подумал Володя про камень. — Эта компрессорная хрустнет под ним, как яичная скорлупа».
— Вчера звонил наш предсовмина, — сказала Юнна. — Просил докладывать каждый день, как у вас пойдут дела. Так что вся надежда на вас, — и Юнна улыбнулась.
— У нас маловато времени, — сказал Володя, глянул на Юнну, намереваясь втолковать ей про сроки восхождения, да встретился с ней глазами.
Теплая волна пробежала по рукам. Володя уставился на «представителя администрации строительства», будто впервые увидел Юнну, и ощущение, не выражаемое никакими словами, мигом расцвело, распустилось, появилось невесть откуда. Володя вдруг увидел, как будто приблизившись, кожу ее щеки, уголок губ, начало ключицы, выглядывавшее из распаха темно-синей рубашки, увидел ее волосы цвета темного шоколада, волнами поблескивавшие на солнце. Он был поражен сразу, одномоментно, будто и в самом деле в него воткнулась стрела, посланная с верхних секторов обстрела крылатым голым мальчиком.
— Времени, — туповато сказал Володя, по-солдатски преданно глядя на Юнну, — времени не очень.
— А у нас еще меньше, — сказала Юнна и положила руку на кулису переключения скоростей.
Володя и руку увидел, цвет ее, пушок у запястья. «В волейбол играет», — так подумал Володя, и мысль эта приобрела неизвестно почему какое-то невероятное значение, будто подтвердила что-то очень важное.
— И все время идут плохие сейсмические прогнозы, — добавила Юнна.
— У нас всего-то две недели. Через две недели мы должны быть на горе. Опоздаем — все! Придет фен, теплый ветер с юга, — все! У нас — первенство Союза!
— Это у нас первенство Союза, — печально сказала Юнна.
Она отжала сцепление, и машина тронулась. На секунду оторвала правую руку от управления и подняла ее, будто точно знала, что Володя смотрит ей в затылок, в удаляющуюся спину, стоит — не сводит глаз. Эта рука, слабо поднятая в знак прощания, как приветствие престарелого главнокомандующего, стала удаляться и задержалась в воздухе чуть дольше, чем этого требовало деловое приветствие. Садыков понял это, радостно заколотилось сердце. Машина набирала скорость, из-под колес стали струиться косяки коричневой пыли, потом какой-то железный борт, предостаточно побитый и помятый камнями, заслонил машину заместителя главного инженера строительства…
При выезде из-за поворота, когда открывается вид на всю плотину, на сужение ущелья, где по непонятной мысли проектировщиков была построена компрессорная и откуда прекрасно на фоне ближних лиловых гор просматривался профиль проклятого нависающего камня, иные водители вздрагивали и щурили глаза: прямо в воздухе, в небе висели несколько человек (веревки с такого расстояния не были видны). Мало того — в знойном небе, в струящихся горячих потоках, ломавших прямые лучи, будто парили около камня две металлические площадки, на каждую из которых опирались перфораторы. Наваливаясь на их отполированные металлические рога, работали Спартак и Петр. Все на страховке: сами площадки, перфораторы, каждая отверточка на отдельной веревочке, ну и, конечно, в перевязи страховочных ремней — сами покорители пространства и времени. В те секунды, когда перфораторы умолкали, оба бурильщика калякали на разные темы.
— Ты сколько зарабатываешь? — Это Спартак, у него в будущем году распределение.
— Четыреста и больше.
— А зачем тебе институт?
Петр на заочное поступил, жил-жил, да и поступил.
— За интерес, — ответил Петя.
— Окончишь — будешь получать сто двадцать.
— Я не такой дурак. У меня три пятых разряда. Я, знаешь, какой специалист! На меня очередь стоит. Особенно на сварочные работы.
— Ну, так что же тебе надо? — не отставал Спартак.
— Интерес люблю. Вот что такое полиглот — знаешь?
— Знаю.
— А вот я не знал. Думал, что оскорбление. Пылеглот — пыль глотает. Оказалось, что от слова «поли». Поли — много. Поликлиника. Поливитамины.
— Полимер, полиэкран, — продолжал Спартак.
— Или вот еще слово — альтернатива. В курсе?
— Альтернатива? — переспросил Спартак. — Это такое положение…
— Какое?
— Фиговое, — неуверенно сказал Спартак, намереваясь снова бурить, чтобы прервать невыгодный разговор.
— Ты на каком курсе?
— На четвертом.
— На четвертом, а простых азов не знаешь, — сказал Петр.
— Ну ты ведь тоже не знаешь!
— Я-то? — возмутился Петр. — Я — заочник, что с меня взять…
Сверху со скалы свесился Саша Цыплаков.
— Алло! — закричал он. — Чего встали?
— Саш! — закричал Петр. — Знаешь, что такое альтернатива?
— Вы что — устали? Мы можем с Капитаном вас сменить! — ответил Саша.
— Нет, — крикнул Петр, — ты на вопрос ответь!
— Альтернатива — выбор решения. Или — или, от слова «альтер» — другой или второй. А что?
— Спасибо, ничего, — ответил Петр и навалился плечом на загрохотавший перфоратор…
Юнна поднималась по нестойким лестницам, проложенным вдоль скал, ведя перед собой… Марата. На верхней площадке возился со снаряжением Володя. Увидев поднимающихся, он сел на бухту капроновых веревок и сказал:
— Так я и знал.
— Милиция обнаружила, — сказала Юнна. — Сказал, что к вам.
— Это мой… воспитанник, — сказал Володя.
— Курсант, — пояснил Марат.
Вид у него был совсем удовлетворенный. Героический плаватель-одиночка, пересекающий Великий океан и высадившийся на другом берегу, должен терпеть докучливые вопросы иммиграционных служб — вот что показал Марат. Подвиг совершен, остальное не важно. Неся всякие царапины и пятна, как ордена кочевой жизни, он ясно и честно улыбался Садыкову.