Кубическая, белая, простая,
Она поет, из праха вырастая.
Никола Ратный, храбрый Божий ратник
Нас осенял хоругвью в Светлый Праздник.
Святил священник куличи и пасхи.
Я там узнал о Юрии Иваске.
У белой звонницы Николы Ратна
Мы повстречались в тишине закатной.
Игрок «Играющего человека»,
Он стал мне другом. Другом на полвека.
Музеи, церкви, города и веси
Мы повидали, восхищаясь вместе.
На Мексику, на Рим, на древний камень
Он отзывался страстными стихами.
А в старости была ему услада:
Увидеть блеск державный Петрограда.
И он смотрел, взволнованный, влюбленный,
На Стрелку, на Ростральные колонны.
И легкую гармонию Растрелли
Он понял, как другие не умели.
Пускай сиянье питерского солнца
Сойдет в раю на русского эстонца.
Пускай в раю сияет незакатно
Ему любимый храм Николы Ратна.
* * *
Мы уйдем, не давая отчета
Никому, не спросясь никого.
Превратятся тоска и забота
В своеволие и торжество.
Станет музыкой тусклая скука,
Даже злоба прославит Творца!
От высокого, чистого звука
Ледяные смягчатся сердца.
И в пятнистой игре светотени
Под каштанами старых аллей
Эмигрантской толпой привидений
Доберемся до русских полей.
Две вороны да иней на крыше,
Воздух осени в роще горчит,
И на кладбище пение тише
Под сереющей тучей звучит.
* * *
Всё уладится, а не уладится —
Обойдется как-нибудь.
Белый голубь к нам летать повадится,
Провожать в последний путь.
Хорошо, что хорошо кончается:
Голубь запоет, как соловей,
Ветка золотая закачается
Над моей могилой и твоей.
Но в краю чистилищного холода,
В буре адского огня
Дух Святой не снидет в виде голубя
На тебя и на меня.
* * *
«…О, если бы ты был холоден горяч!
Но так как ты тепл, а не горяч и не холоден,
то извергну тебя из уст Моих».
Откровение Иоанна Богослова 3: 15,16
В тени молчания Господня
Я поживаю понемногу.
Мое вчера, мое сегодня,
Наверно, неугодны Богу.
Хоть никого не убиваю,
Ни разу не ограбил банка
(Напрасно!) и не замышляю
Украсть богатого ребенка,
Но… мне ни холодно, ни жарко,
Лишь чуточку — беда чужая.
И, знаешь, мне почти не жалко,
Что теплый не увидит рая.
Я теплый? Кажется… А впрочем,
Удастся без больших стараний
Стать в крематории горячим,
Холодным — пеплом в океане.
* * *
К раззолоченным храмам Бангкока
Мне вернуться уже не придется
И на ярких базарах Марокко
Не удастся опять торговаться.
Не придется опять любоваться
В Тонанцинтле веселым барокко
И уже не вернуться проститься
С черным камнем, с пятою Пророка.
Не вернуться к немому величью
Сероватых камней Мачу-Пикчу,
Не вернуться к Рамзесу Второму,
К рыжевато-песчаному храму.
Огонек мой совсем на исходе —
И пора успокоиться, вроде.
Отдыхая у берега Леты
(Дать Харону две медных монеты!),
Иногда вспоминаю, отчасти,
О былом незаслуженном счастье.
* * *
Надменное презрение верблюда
(Я побоялся на него взобраться)
Запомнилось. Лежал навоз. И груда
Цветистых ковриков — товар Махмуда.
Блестела ярко медная посуда.
И девочка вела меньшого братца.
И в желтых шлепанцах, в чалме зеленой
Старик прошествовал самовлюбленный,
И голос молодого муэдзина
Запел тягуче, что Аллах — Единый,
И лакомился молоком беспечно
Кот, не слыхавший, что ничто не вечно.
Ну не совсем: стояли пирамиды.
Но не молилась в капище Изиды
Богине египтянка молодая,
А сфинкс, обезображенный, безносый,
Не задавал извечные вопросы,
На молодость и старость намекая[3].
* * *
Ты бы хотела увидеть
Небо в алмазах?
Разве тебе не довольно
Звездного неба?
Ты бы хотела увидеть
Ангела в небе?
Разве тебе не довольно
Первого снега?
Разве тебе не довольно
Моря и ночи?
Лунных теней и деревьев,
Лета и ветра?
* * *
Давайте поблагодарим
За светлый дождь и легкий ветер,
За парус, уходящий в Крым,
За силуэт на минарете,
За бледный над горами дым,
За дворик, где играли дети,
За смуглое тепло, Карим,
Руки в серебряном браслете,
За розы — «только нам двоим» –
За ящериц на парапете,
За то, что мы живем на свете,
Давайте поблагодарим.
* * *
Милая девочка мне
Подарила осколки бутылки,
Брошенной в море давно.
Как обточило их море!
Нежно мерцают они,
Светлые аквамарины.
Так же обточит и нас,
Друг мой, житейское море.
Только не будем мерцать
Светлыми каплями мы.
Будем тускнеть — и не знать,
Была ли в бутылке записка,
Что-то о душах людей,
Гибнущих — нет, не о нас.
* * *
Мы в темно-рыжий город Марракеш
Давно, упорно собирались.
И вот — доехали. Скорей кус-кус доешь
И отложи самоанализ.
Не спрашивай себя, зачем мы тут,
Зачем вчера купил я феску,
Зачем купил поддельный изумруд
И голубую арабеску.
вернуться
3
Загадка Сфинкса. Сфинкс спрашивал путников: «Утром днем на двух, вечером на трех – что это?» Недогадливых убивал. Эдип, опираясь на посох, ответил: «Человек». – Примеч. И.Чиннова.