Под стеклянным я большим колпаком,
В безвоздушном я пространстве повис,
И конечно, в положеньи таком
Непонятно мне, где верх, а где низ.
Не за роль же приниматься опять
И чужую пересказывать страсть,
Когда нечем мне не только дышать,
Но и некуда мне даже упасть.
* * *
От стакана на комоде
Отпечатался кружок.
Получилось что-то вроде
Нашей памяти, дружок.
Ах ты спорщик-заговорщик!
На задворках пропадай!
А помрешь — тебя наборщик
Поведет в печатный рай.
Обнаружат, подытожат,
Отутюжат по кускам
И торжественно предложат
Умиляться знатокам.
Но, ценя порядок свято,
Предисловие вклинят
Наподобие салата
Из приправленных цитат.
И пускай покойник ропщет, —
Что там слушать мертвяка!
Время — ловкий полировщик,
И рука его легка!
Попадется эта строчка
Прямо критику в капкан,
Не останется кружочка,
Где поставил я стакан.
* * *
Я жонглер-скоморох, я циркач,
Я подбрасываю палевый мяч,
Я приплясываю весело вскачь,
Я подбрасываю розовый мяч.
Я ловлю их и бросаю опять,
Как пошли они взлетать и петлять
И уже их стало в воздухе пять!
Но им жизни захотелось иной,
Стал один из них огромной луной,
Ни за что не опускается вниз,
Между веток удивленно повис.
И другие разлетелись мячи,
Не дозваться их — кричи не кричи,
Не мячи уже, а в виде ином:
Тот драконом стал, а этот окном.
Хоть один бы мне какой-нибудь мяч,
А из публики кричат: «Не портачь!»
Дескать, хватит дурака-то валять,
Начудил — и поворачивай вспять!
Дескать, прорва есть других циркачей,
И работают они половчей!
Ухвачу я что ни есть под рукой —
Иль тарелку, или обруч какой,
Но работу я не брошу свою,
Представление я снова даю.
* * *
Жизнь пора начать сначала,
С самых первых рубежей,
Чтобы счастью обучало
Сумасшествие стрижей.
Чтоб комочек птичьей плоти
В откровении окна
Перечёркивал в полёте
Всё, чем жизнь защищена,
Перечеркивал бы круто
Тихой доли берега,
Успокоенность уюта,
Ограждённость очага,
Чтобы сердце закружило
Как на холмище ветряк,
Чтоб пошёл скакать по жилам
Шалой крови краковяк,
Чтобы, к ниточке искусства
Прикасающийся чуть,
Мог бы я хрустальной люстрой
Небо звёздное качнуть,
Чтобы камнем я низвергся,
Всё на свете позабыв,
В обнаружившийся в сердце
Ослепительный обрыв,
Чтобы так же я низвергся,
Как ты под гору летишь,
Сокращающимся сердцем
Удаляющийся стриж.
* * *
Каменоломня старая в цвету.
Зеленая вода в гранитной раме.
Две голые студентки на плоту
Стоят с огромными баграми.
Как этот камень раскалён и дик!
Какие райские виденья!
И кажется, что только миг
Остался до грехопаденья.
* * *
Какая осень! Что за странность
Её клокочущая рдяность!
Какою мерой ни отмеривай
Запутанность житья-бытья,
Но и в одном осеннем дереве
Бессонно заблудился я.
Такое взбалмошное! Вот оно
Погодой ветреной измотано!
А сколько там дроздов, запрятанных
За шевелящейся листвой!
А сколько там прорех, заплатанных
Великолепной синевой!
Такое нищенски-кривое,
Ошеломлённое на вид,
А вспыхивающей листвою
Заворошит — заворожит!
Закопошится, загорится,
Закружится красным-красно,
Как будто ветром-проходимцем
То дерево подожжено!
Так ослепительно и яро
Оно разбрызгивает свет!
Но из осеннего пожара,
Я знаю, — мне дороги нет.
Пока ему ещё блистать,
Я вместе с деревом останусь.
Я тоже дереву под стать.
Я тоже осени достанусь.
* * *
До небосклона за окном
Какие-нибудь полквартала,
И чёрной трещиною в нём
Сухое дерево стояло.
И в небо ветками стучась,
Живые души будоража,
Оно и после смерти — часть
Неугомонного пейзажа.
Скрипит, за землю уцепясь
Окаменевшими корнями.
С читателем такую связь
Я ощущаю временами.
В ЗАЛЕ ВСЕЛЕННОЙ
* * *
На площадях танцуют и казнят!
Я мог бы так начать венок сонетов.
Но мне скучна с сонетами возня.
Чистосердечно признаюсь, что я
Не из числа усидчивых поэтов.
На площадях вожди с трибун кричат,
На площадях солдаты маршируют.
Но не всегда на площадях парад:
В базарный день на площадях торгуют.
Для танцев я немного староват,
И нет во мне влечения к парадам.
Казнить — меня, конечно, не казнят,
Но и с вождями не посадят рядом.
Что ж, остается только торговать!
И, может быть, я выбрал часть благую.
Вот я стою на площади опять,
Стихом, душою, строчкою торгую.
Не нужен ли кому-нибудь закат,
Какого нету у других поэтов, —
У горизонта дымно-розоват,
А выше в небе — темно-фиолетов?
Не надо ли кому-нибудь тоски?
Мы все живем, в тоске своей увязнув,
Но от моей тоски — твои виски
Засеребрятся серебром соблазнов.