— Ты часом не охуел, придурок норвежский?
— Да русский я! Николаем зовут.
— Чего тогда тут делаешь?
— Ну а что дома делать было? Работал когда-то в тралфлоте на Мурмане, но не сложилось.
— Ну и чем плохо там было? — Есаул налил еще по одной, заметив, как загорелись при виде водки глаза Николая
— Да не так чтобы уж плохо, но стабильности у нас в Росиюшке как не было, так и нет поныне. К чертям собачьим надоели эти постоянные кризисы, вот и уехал сюда калымить восемь лет назад. Понемногу прижился, нашего брата тут завсегда хватало.
Филин вдохнул и уставился на рыбака:
— Коля, тогда тебе русские чем помешали? Не мы же эту войну начали.
Бывший соотечественник оторвался от жевания корки хлеба и уставился прямо в глаза седовласому сержанту:
— Да дело даже не в этом. Вы, мы ведь тоже отчасти виноваты. Могли бы и уступить, отойти в сторону. Тогда бы и войны может быть никакой не было.
— Да ты… — Филин крепкой рукой прижал командира обратно к стулу и вызвался отвечать сам.
— Вот скажи, Коля, на милость — с какой это стати нам требовалось в который раз уступать?
— Ну а сейчас разве лучше стало? Европа в руинах. Да, блять, нет уже той ёканой Европы. Кусок Италии остался и юг Испании. Британия, вон и та до конца догорает, вот и до нас вы добрались.
— До вас или до них? — мрачно кивнул в сторону бармена Есаул.
— Да какая в жопу разница? Вы же тут всех без разбора убиваете. Я же сам лично видел, как ваши самолеты потопили местный паром. Ну, было там немного военных, но большая часть пассажиров из простых жителей.
— Слышь ты! — Есаул все-таки не выдержал и стукнул по столу. — А когда эти евроуроды без предупреждения бомбили наши города это нормально было? По-человечески? Десятки тысяч погибли в первые часы вторжения. Эти твари специально били по больницам, вокзалам и станциям. Инфраструктуру, видите ли, нам выбивали. Чтобы негде было затем выхаживать раненых военных. А где лечить потом детей и стариков они подумали?
— Это пропаганда, — хмуро пробормотал Николай и тут же отлетел на пол, сбитый крепким кулаком Есаула.
— Так, успокоились все!
Филин, оказывается, мог орать не хуже своего командира. Он уже посадил всех обратно за стол, налил им водки и сунул денег опешившему от такого душевного разговора бармену. Есаул с мрачным видом помалкивал, лениво ковыряясь в рыбе. Николай пожевал салат из капусты, затем задумчиво уставился на полный стакан водки.
— Ладно, согласен, война — это дерьмо. На ней всякое случается. Я допускаю, что обе стороны творили дичайшие зверства. Тогда, может, надо было все-таки сдаться? Жертв было бы меньше и развалин? Все же лучше, чем сейчас? Понимаете ли, вы, своими дурными головами, что Европы нет и больше не будет! Это же колоссальная часть всего человеческого наследства исчезла в никуда. Это как, нормально?
— Ну а мы что, насрано? — начал опять звереть Есаул. — Нами подтереться можно?
— Хватит спорить не по существу! Все на самом деле намного проще и в то же время сложнее, — внезапно резким рыком прервал обоих спорщиков, седой как лунь, Филин.
Николай удивленно уставился на пожилого человека и с нескрываемым сарказмом в голосе поинтересовался:
— Тогда, может, мил человек, объяснишь? Зачем все эти страдания? К чему они привели в итоге?
Филина было сложно пронять словом.
— Насчет страданий не ко мне, а к тем, кто все это развязал. И на счет сдаться. А ведь мы уже, Коля, не раз сдавались и жертвовали собой. Все за-ради человечества, его передовой части. И что, мир после этого наши жертвы по достоинству оценил?
— Ты это о чем, старик?
— Да не старик я, просто таким стал за эти проклятые месяцы. Чуть за пятьдесят мне всего, но в армию уже не гожусь. И я отлично помню девяностые годы прошлого века, хоть и был тогда мальцом. Как плохо и бедно мы в те года жили, и о чем отец с друзьями на кухне в те времена беседовал. По причине молодости я не понимал их, да и, честно сказать, неинтересно было. Друзья, девчонки, туса! О чем еще мог думать обычный русский подросток? Но потом, сейчас всю жуть того времени воспринимаешь намного лучше. Ведь мы не проиграли в холодной войне, как нам долго и упорно втирали. На самом деле русские в который раз пожертвовали собой, своей страной ради всего человечества. Думали, что мол не станет угрозы глобальной войны, можно будет сократить армии всего мира, урезать никому ненужные расходы и зажить, наконец, как люди. Устремиться в космос, заниматься экологией, наукой! Жить и радоваться.
— Ну ты Филин, вспомнил! — Есаул выпил водку одним махом, закусил и зажмурился. Что-то не брал его сегодня хмель. В бар с шумом зашло несколько человек в простецкой одежде. Они с опаской посмотрели на русских военных, но затем заметили сидевшего с ними Николая и приветливо махнули ему. Замкомандира Т 21 кивнул в сторону местных. — Знаешь их?
— С порта ребята, обычные работяги. Не опасны.
— Ладно.
Старший сержант бросил испытывающий взгляд на товарища, и тот продолжил:
— О нас и после крушения Союза, когда мы со всеми их хотелками соглашались, постоянно вытирали ноги. Чем лучше мы относились к Западу, тем горше и хуже жили. Вот такая вот блядская аксиома.
— Но ведь был период…
Филин махнул рукой:
— Да всего-то лет пятнадцать! Подорожала нефть, чуть приструнили олигархов, избавились от бандитского беспредела. За это время выросло целое поколение придурков, которое считало, что вот все, мы уже попали в лоно настоящей цивилизации. Дальше жить будет с каждым годом лучше, жить будет веселее! Они и погубили нас.
— Чем? Ты говори, старик, да не заговаривайся!
— Они постоянными уговорами и непрекращающейся ложью заставили всю страну отступать все дальше и дальше. Русские испугались, в кои-то веки они испугались действовать, так как делали всегда. Смело, не оглядываясь ни на кого, идя до конца, несмотря на любые жертвы.
— Так ведь лучше жить стали.
— Это сейчас, значит, лучше? Не говори ерунды! Все, что ты видишь вокруг, это итог отступления русских. Мы перестали быть самими собой и захотели превратиться в европейцев. Вот он результат этого превращения, чудовищная мутация, уничтожившая все вокруг себя.
— Мы просто хотели безопасности.
Филин вскипел:
— Есаул, ядрен дери батон, в каком месте мира стало безопасней? Все искали собственной выгоды и соблюдали лишь свой интерес. И только русские был обязаны ради всего мира жертвовать! Ты еще молод был, не помнишь двадцать второй и окровавленный Донбасс, убитый химией Крым. Последняя попытка противостоять мировому злу была утоплена в крови русских детей. И что, кто-то хоть слово сказал в мире просвещенных европейцев? Заступился за слезу ребенка? Нет, они кричали — «Ату их! Это варвары!»
— Да помню я это дерьмо, как сейчас. Потом такая тряска началась.
— И нам в ней здорово подсобили! В итоге страна через пять лет выбрала не тех и пошла не туда.
— Ты опять о всемирном договоре? Ну а смысла было в ядерном оружии, если оно перестало работать? Это надо к тем олухам из Альпийского коллайдера предъявы кидать.
— А их открытие проверили?
— Были же испытания!
— Под патронажем кого?
— Ну это уже из области конспирологии, Филин! Там все нужные печати стоят, от всего мирового сообщества.
— Вот и оказались в итоге с голой жопой. Ни себя защитить, ни друзей. Бульбашей вон схарчили и не поперхнулись, превратили за поколение в нерусей-литвинов. Затем за нас взялись.
За столом на некоторое время повисло тягостное молчание. Николай жадно выхлебал остатки водки из стакана, зажевал корочкой хлеба, в какой-то момент замер и со слезой в глазах уставился на новых знакомцев: