— Врешь, поди. Что за имя такое — Путник? Это больше смахивает на кличку или позывной.
— Вру, конечно, — покладисто согласилось зеркало. По его поверхности прошла сильная рябь, застывшая горизонтальными складками, похожими на морщины старого и усталого человека. — Я постоянно вру. Скажу больше, иногда я сам себе не верю. Вот тебе верю, а себе нет. Путник — не кличка, а прозвище. Я к нему привык, и ты меня так зови.
Рябь на зеркале разгладилась. На нем, как на проявляющейся фотографии, проступило изображение человека в полувоенном френче. Лысая голова дынькой на короткой шее. Одутловатое холеное лицо с рыхлыми щеками и щеточкой усов. Переносицу мегрельского носа оседлало бликующее пенсне в золотой оправе. За линзами стекол прятались глаза-буравчики. Всесильный повелитель малиновых околышей с плохо скрываемой брезгливостью рассматривал Канунникова. Словно видел перед собой докучливое насекомое, а не человека.
— Перебор! — Федор скривился, как от зубной боли. — Не пойдет.
Изображение начальника самого устрашающего и могущественного наркомата страны картинно закатило глаза:
— Мнэ на тэ-ебя не угодить.
Рябь прошлась по зеркалу, стирая без следа неугодный образ. Прошла и на мгновение застыла. «Морщины» на зеркале вновь разгладились, и из его глубины всплыло изображение уже другого человека.
На Канунникова из рамы смотрел широкоплечий мужчина в кожаном доспехе, представляющем собой куртку с короткими рукавами и металлическими пластинами, пришитыми на груди. Голову закрывал остроконечный покатый шлем с изогнутыми рогами по бокам. Под горлом сходились концы синего плаща с меховой оторочкой, скрепленные заколкой в виде необычного знака, притягивающего взгляд, — вертикальная полоска металла, от которой справа под косым углом вниз тянулись два луча.
«Надо запомнить», — пронеслось в голове Федора.
Из-за плеча торчала обоюдоострая секира потрясающе внушительных размеров. Лезвие было инкрустировано серебряными накладками, испещренными золотыми рунами. Светлые волосы до плеч, короткая борода…
На Канунникова внимательно смотрели чудные глаза. Один был ярко-зеленый, второй — синий. Цвет у глаз был разный, а зрачки одинаковые, цепкие и одновременно притягивающие. Лицо обычное: прямой нос, упрямо выдвинутый вперед подбородок. На левой скуле, сползая на шею, багровело уродливое пятно, как от глубокого ожога. Выражение лица было в высшей степени неопределенное: посмотреть справа — смеется, а слева — едва не плачет. Возраст где-то под сорок лет, а может, и больше. Точно не определить.
— Так лучше? — поинтересовался Путник, широко улыбнувшись.
— Сойдет, — одобрил Канунников. Не сводя глаз с зеркала, он попятился назад и нащупал стул с формой. Не совсем удобно общаться с новым знакомцем, стоя перед ним в одной майке и сатиновых трусах…
Генерал запрыгал на одной ноге, стараясь попасть в штанину, быстро оделся, притопнул, загоняя ногу в сапог. К продолжению разговора он был готов через минуту. Опоясываться портупеей не стал, все-таки беседа носила неформальный характер, но и пистолет в кобуру убирать не спешил. Хотя понял, что максимум, что сможет сделать «ТТ», — разнести зеркало на множество осколков.
Канунников сунул руку в карман галифе. Пальцы нащупали портсигар. Федор щелкнул крышкой и вытащил папиросу «Беломорканал». Чиркнув спичкой, он прикурил и глубоко затянулся. Выпустив дым через ноздри, он бросил коробок на стол.
Путник неожиданно посоветовал:
— Бросил бы ты курить.
— Что-то не так? Не нравится табачный дым?
— О тебе забочусь. Придет время, когда ты попадешь в место. — Путник сделал ударение на слове «место». — Попросишь там огня… не дадут. Скажут: каждый приходит со своим.
— Это ты к чему? На что намекаешь?
— Жизнь дается взаймы, на время, и когда-то придется ее вернуть.
Канунников поперхнулся дымом. Кашляя, он смял папиросу в пепельнице. Провел рукой по голове, пригладив волосы. Теперь можно поговорить всерьез…
Путник внимательно смотрел на окурок, испустивший прощальный дымок. Не сводя глаз с пепельницы, он поинтересовался, имея в виду мраморную фигурку сфинкса, стоящую на столе:
— Зачем ты держишь рядом с собой копию «отца ужасов и кошмаров»? Хочешь походить на него?
— Я так же терпелив и умею ждать не хуже, чем он.
— Похвальное качество для воина, — одобрительно кивнул разноглазый. — Главное — добровольно не шагнуть в пропасть и никого не утащить с собой. Поговорим?..
Линд Уоррен сидел в удобном кресле, приятно обволакивающем его тело. Что бы это значило? В прошлый раз, когда начальство вызывало его на ковер, ему пришлось битый час просидеть на низеньком жестком стуле со скособоченной спинкой. Хорошо еще, что обошлось без гвоздей в сиденье. У всех бывают недочеты в работе, но ведь можно обойтись и без иезуитских штучек. Или нет? А как бы он сам предпочел читать нотации проштрафившемуся подчиненному. От сладких грез его отвлек властный голос: