— Ну вот, только еще мартышки не бегут. Похоже, они все сгорели там. — Рубин повернул обожженное лицо в сторону горелого края рощи. Как будто в ответ Рубину, с пальм посыпались обезьяны. Они скакали на кривых лапах в глубь плато, подальше от рощи.
— Гхорн, я узнал тебя. — В голове Наставника четко зазвучала присвистывающая речь ледяного дракона. — Меня зовут Ска. Помнишь меня? Это неважно. Не отвечай. Наши пути пересекались у подножия вулкана в горах Эрф. Тогда тебе удалось спасти свою бородавчатую шкуру, но сейчас тебе не поможет ничто. Те, кто пытался сжечь Святую рощу и убить Хранителя, будут наказаны. Мне послушны все звери, живущие вокруг перекрестка, но с тебя и твоих спутников хватит этих маленьких муравьев.
По лицам спутников Гхорн понял, что голос Ска слышит только он. Беседовать с бесцветным отпрыском амфиптеров не было смысла.
— Подъем! Красные муравьи взбесились. За мной, к воде!
Огибая рощу по большой дуге, десантники бежали к протоке. За ними с неотвратимостью разлива струилась красноватая лента. Муравьи не маршировали, как в детских сказках, а лились неширокими ручейками. Когда под ногами зачавкала прибрежная сырая земля, Наконечник и Рубин были готовы прыгнуть в воду, но Наставник крикнул, как выстрелил: «Halt!»
Наставник ловко оглушил суетившуюся рядом жирную капибару, надрезал кинжалом шкуру на брюхе и швырнул в протоку. Вода вскипела кровью и черными спинками пираний, жадно дергавших со всех сторон тело толстого грызуна. Розоватый, дочиста обглоданный скелет животного быстро пошел ко дну. Наконечник и Рубин переглянулись. Наставник думал. По его лицу стекали струйки пота. Об оттаявшей подлодке с ее запасами и ботом можно было забыть — во всяком случае, пока нет плота. Рыбам безразлично, кого рвать на куски — воинов-арийцев, дракона высшей касты или морскую свинку… Муравьи сделают сооружение плота невозможным, а противостоять им можно было разве что огнеметом, да и то вряд ли. Что толку, огнемет сгорел. Значит, все равно нужна вода. Без пираний.
Разведчики быстрым шагом двинулись туда, откуда пришли на плато — в сторону горного ручья.
Глава 8 МИЛЫЙ ВАЛЬТЕР
Сложно поверить, что этот мир был и до тебя. Еще труднее осознать, что мир останется и после. Картины, фотографии и рассказы родных всегда неубедительны. Дети на выцветших семейных снимках и нынешние пожилые родители никак не могут быть одними и теми же людьми, хотя надписи на обратной стороне карточек утверждают именно это. Семейные архивы порой вызывали у Виктора ощущение сложного бутафорского обмана и заговора, творящегося вокруг него с неизвестной целью. Появление на свет малыша, неотличимого от собственных детских портретов самого Неринга, расставило все на свои места. Виктор наблюдал за кудрявым белокурым Зигфридом, за его смешным и серьезным постижением мира, и его накрывала волна отцовской нежности и тревоги. Именно так Неринг впервые осознал в себе страх смерти. Это был не животный инстинкт, заставляющий уклоняться от удара или отдергивать обожженную руку, а страх мыслящего существа, имеющего в своем распоряжении логику и воображение. Больше всего Неринг боялся исчезнуть из жизни любимых и таких беззащитных людей. Полковник часто пытался представить себе, что могло быть, если бы его убило во Франции, как, к примеру, смешливого лейтенанта Готлиба из третьей роты. Тогда Виктор не попал бы с батальоном в каменоломню под Майнцем, малыш Зигфрид не родился, а Эльза… Что Эльза? Да ничего. Работала бы в госпитале, по вечерам пила кофе в «Первой звезде», однажды вышла замуж, как и полагается здоровой, красивой и молодой немке. Весельчака Готлиба давно нет, а все вокруг живет, продолжается, катится куда-то вслед за солнцем и звездами. Неринг однажды попытался поделиться своими мыслями с женой, после чего зарекся, раз и навсегда. Виктор увидел в глазах жены ужас и перевернутое небо над центральной аллеей парка. Фрау Неринг было достаточно и того, по счастью, ложного извещения о гибели мужа под Курском. Виктор и раньше замечал, что женщины относятся ко всему иначе, а теперь убедился в этом окончательно. Эльза была права: бессмысленно переживать неизбежное несколько раз — сначала в воображении, потом наяву. Что будет, то будет, думал Виктор. Как любит говорить Ваня Суворин, двум смертям не бывать, одной не миновать. Ваня… Иван… Красивое еврейское имя. Геббельс все время твердит, что большевики — это евреи. А еще все они — комиссары. Да пусть хоть и евреи или англичане. Не думаю, что французы чем-то лучше немцев, и наоборот. Трус везде трус, умный везде умен. Что-то я не заметил, что «расово неполноценные» русские хуже нас стреляют или прикрывают друг друга. Бред какой-то. Нормальные парни. Во всяком случае, мои… Да и в Казани советские офицеры и солдаты вызывали уважение. Что-то в жизни идет не так, когда люди, уважающие друг друга, становятся врагами. Все идет не так.