Вальтер часто уезжал на пару дней, не забывая, однако, предупредить Виктора — субординация соблюдалась Краусом неукоснительно. Неринг знал, что Крауса невозможно стреножить и привязать к одной «Картотеке»; с шефом «Аненэрбе» было особо оговорено, что Вальтер Краус занят в нескольких проектах государственной важности, от которых его полностью отстранить невозможно. За исключением своих непродолжительных отлучек, Вальтер трудился в архиве Неринга фанатично, почти без устали и с неподдельным азартом.
Технический персонал, нанятый для работы в проекте, — молодые, образованные женщины, — с удовольствием выполнял скучную рутинную работу. Сотрудницы переводили копии ветхих манускриптов с живых и мертвых языков, аккуратно вписывая информацию в специальные карточки. Еще дамы обожали свое начальство, изо всех сил заботились о нем и оберегали его покой, не забывая при этом мелькать перед глазами господ офицеров при каждой возможности.
Неринг и Краус в тиши кабинета работали с готовыми карточками, нанося информацию на подробные карты Европы, Азии, Африки и Америки. Места, где упоминались ведьмы, чародейства и прочие необъяснимые явления, обозначали булавками с белыми флажками. На флажках был проставлен индекс — номер документа по картотеке. Сначала флажки располагались совершенно бессистемно, но к концу второй сотни из хаоса начала проступать некая закономерность… Неринг воткнул в карту двухсотую булавку и откинулся в кресле, прижав пальцами верхние веки. К концу дня глаза уставали, приходилось устраивать перерывы. Он вышел размяться, обошел все помещения архива, поболтал с сотрудницами, выпил крепчайшего кофе. На пороге своего кабинета Неринг застыл. С расстояния нескольких метров он увидел на карте Европы отчетливые круги. Получалось, что информация о загадочных и мистических происшествиях расходилась, как волны от брошенного в воду камня, правильными кругами, в центре которых, по всей вероятности, и располагались перекрестки. Неринг понял это сразу, поскольку один из больших кругов имел своим центром раскоп в окрестностях города Майнц. Круг был пустым в радиусе пяти километров от центра, будто информацию гасил невидимый колпак, но сразу за пределами колпака плотность упоминаний о чудесах становилась максимальной, сходя на нет примерно в ста километрах от центра. Такие же круги обнаружились на картах обеих Америк, Африки, Азии. Круги из флажков в районе Амазонки и монгольского озера Най-Нур едва угадывались, что Неринг связал с мизерной плотностью местного населения, зато на картах Европы, Северной Америки и Африки булавки теснились частоколом. Количество булавок значительно уплотнялось вблизи самых больших городов, и это тоже вполне объяснимо — почти каждый провинциал хоть однажды, да посетил ближайший крупный город, оставив ему на память побасенки из родных краев. Из числа таких городов выраженные круги были только вокруг Москвы, Калькутты и Одессы. Неринг улыбался, заранее предвкушая восторг Вальтера. Он позвонил на пост охраны и попросил принести ему еще кофе. Теперь до возвращения Вальтера Неринг мог отдыхать с чистой совестью, благо сделано было немало.
Краус нес людям огонь. Вокруг него моментально электризовалась атмосфера, вспыхивали глаза, звучал смех. Неринг сам с удовольствием поддавался обаянию своего заместителя, и даже унылые вести с фронта казались не такими огорчительными в присутствии неотразимого штандартенфюрера. Во время очередного семейного ужина, на который был приглашен Вальтер, пожилой отец Виктора высказался в том смысле, что присутствие господина Крауса вдохновляет, и как здорово, мол, что есть такие люди в дни тяжелых испытаний. Господин Краус с улыбкой принял предложенный тост за свое здоровье, выпил вина, а затем подошел к громоздкому «Телефункену». Он покрутил колесико настройки, и из динамика грянул марш. Качая головой в такт музыке, Вальтер вернулся к столу.
— Вот уже несколько лет, — произнес господин Краус, оглядывая присутствующих, — наверное, десять, никак не меньше, мое лицо — винтик огромной агитационной машины. Такой же винтик, как вот этот марш. Эта машина не знает отдыха ни днем, ни ночью. Я смотрю на нацию едва ли не с половины плакатов, со второй на нас взирает сам фюрер. Так что уверяю вас, когда по утрам я бреюсь и смотрю в зеркало, — Вальтер взял длинную, серьезную паузу и выждал, пока все Неринги уставятся на него в полном внимании, — то сам испытываю сильнейший прилив энтузиазма!