Человек издавал квакающие звуки, запрокинув голову.
— Это я теперь так смеюсь, Каррагон, — пропищал человек. Он насытился и был настроен благодушно. — У тебя нет соли? Это просто невозможно есть. Ах, да… Скажи мне, Каррагон, как я могу доказать тебе очевидное, мать моя Ирсуф? Это я, твой брат Арфан. Младший сын великого Аррагона и благородной Ирсуф.
У Каррагона все плыло перед глазами, он совсем плохо соображал и почти ничего не видел своим ночным зрением, одни только желтые пятна мелькали в черно-лиловой круговерти.
Едва рассеялся густой туман, в который Арфан погрузился после того, как палка человека плюнула в него громом и болью, Арфан осознал, что он не один. Затем пришла боль. Чужими слабыми руками Арфан вложил свои чужие внутренности в разрез. Стало тепло, боль прошла. Второй тоже был доволен. Он что-то напевал и совершенно не мешал Арфану, а потом даже начал давать дельные советы. Он сказал отправляться к Каррагону и все рассказать.
— Вот здесь. — Арфан показал на голову. — Я чувствую его здесь. И здесь, но слабее. — Арфан показал на грудь.
Утром Каррагон показался великому клану и велел его не беспокоить. Арфан зажал в зубах обглоданную лопаточную кость и лег на спину, а Каррагон еще раз полоснул когтем по человеческому животу. Арфан беззвучно кричал выпученными глазами, пока Каррагон искал сердце. Он нашел его невредимым, охватившим раздваивающуюся трубку, в которой пульсировала новая кровь его брата. Арфан сжал руками края раны и потребовал еды.
Не успела Синяя звезда подняться и до половины, как Арфан был целехонек. Но это было еще не все. Он стал умнее Каррагона во столько раз, что не хватило бы когтей на всех лапах главы рода.
— Меня ни в коем случае нельзя показывать остальным. Ты никогда не оправдаешься — ты трогал тело убийцы после казни, и этим воспользуются наши недруги из низших, жаждущие наших охотничьих угодий и наших жен. Кстати, присмотрись к Амбр. Рекомендую, — новое лицо Арфана исказила похотливая ухмылка. — Если ее легонько разогреть, она выделывает такие чудеса, мать моя Ирсуф! Не зря же она принесла мне трех наследников, когда все остальные дарят не более одного. Присмотрись, присмотрись! Мне совсем не жалко! А для меня придется подобрать тайное жилье и поймать подходящих самочек. Наверное, там, где меня убили, их окажется предостаточно. Что-то мне подсказывает, что в этих уродливых людях — наше великое будущее, мой брат и повелитель…
* * *Сколько лет с тех пор ушло в черный песок? Была жестокая битва с низкородными гархами, и все было именно так, как сказал Арфан. Гархи высшей касты не только выстояли, но и разогнали низкородных по их гнездам и охотничьим угодьям, откуда те смели показаться только в дни уплаты податей, да в годовщину коронации Арфана Великого.
Арфан никогда не упускал из вида главной цели гархов. Механизм трансформации был разработан им лично до мелочей и составлял главную тайну высшей касты. Гархи, прошедшие трансформацию, выслеживали нужного человека, заманивали в ловушку, опаивали, связывали и вспарывали живот ровно настолько, чтобы крошечная пульсирующая сущность гарха беспрепятственно вошла в новое тело. Она сама находила дорогу к тому единственному месту в кровеносном русле, где приживалась с неизменным успехом. Гарх получал новое тело, и оно становилось практически неразрушимым, чем не могли похвастаться по отдельности ни гарх, ни человек. Затягивались страшные раны, восстанавливались утраченные конечности, а ум, сообразительность и храбрость освобождались от страха умереть. Личность человека становилась второй, ведомой, воспринимаясь гархом как внутренний голос, и с удовольствием применяла свои знания и навыки на общее благо нового организма. Благо определял гарх, и этот порядок воспринимался человеком как должное и никогда не ставился под сомнение. Более того, человек оставался доволен поворотом своей судьбы и никогда не пенял личности гарха за первоначальное насилие. Коричневые драконы тоже не жалели, что им пришлось расстаться с мощными телами и несокрушимой броней, данной им при рождении. Ну, жалели, конечно, но только чуть-чуть, первое время…
Здесь, на Земле, в теле русского офицера Серапионова, Каррагон впервые почувствовал неладное. Иногда Каррагону казалось, что он близок к пониманию проблемы, но нужные слова и образы ускользали от него. Серапионов тоже ощущал, что для беспокойства Каррагона есть основания, но определить их затруднялся. Тем более, борьба за перекрестки отнимала все время без остатка. Войну следовало использовать с максимальной эффективностью. Кому война, кому мать родна, усмехался Серапионов. Каррагон радостно смеялся. Русский язык ему нравился больше остальных, хотя Арсен Михайлович умел разговаривать даже по-испански.