— Теперь или никогда! — Серапионов быстро наполнил крохотные чашки и протянул одну из них Канунникову. Тот принял чашечку с полупоклоном, пригубил и откинулся в кресле. Момент блаженства, торжество простой истины: хо-ро-шо!
Золотистый напиток приятно щекотал небо и гортань. Федор протянул Серапионову свою невесомую, почти бумажную чашечку, и руководитель сверхсекретного отдела наполнил ее снова.
— Хорошо как! После третьей чашки перейдем к делу, не возражаешь?
Федор был совершенно согласен, и чай продолжили пить в блаженном молчании.
— Федор Исаевич, обстановка такова. На днях Молотов встретился с послом Шуленбургом. Гитлер долго раздумывал, принял решение и теперь нажимает на все рычаги. Все кончится соглашением, но это ближе к осени. Сейчас в центре внимания — Халхин-Гол. Нам удалось внушить там, — Седой показал большим пальцем за спину, в южную стену, в сторону Кремля, — что решительная победа над японцами гарантирует нас от удара в спину, когда будет война с Гитлером. Это должно сделать позиции СССР и более прочными при выработке договора с Германией. Во всяком случае, теперь монголы не удивляются грузовикам с русскими солдатами. Нам повезло, что японцы не особенно церемонятся с местными, так что симпатии местного населения на нашей стороне. Мы долго ждали, Федор. Двадцать один год, если не ошибаюсь. Хороший план зреет долго. Теперь все сложилось один к одному. Добро на самом верху получено, эшелон зарезервирован. Готовь предложения.
— Предложения готовы, товарищ комиссар государственной безопасности первого ранга.
— Нет уж, прекрати язык ломать, Федор Исаевич. — Арсен усмехнулся. — Пусть пролетарии язык упражняют, им полезно. Называй меня по старинке, генералом. Если Сталин меня называет только так, то о чем нам с тобой беспокоиться?
Серапионов подошел к занавешенной карте и отодвинул плотные шторы. Канунников с удовольствием взял в руки указку красного дерева.
— От Улан-Удэ пойдем по обычному маршруту, в составе войсковых частей, а в сторону Гоби свернем после Бурун-Урта. Проводников возьмем из местных, вот здесь. Легенда для стрелков и рабочих — разведка водяных пластов для нужд армии.
— Федор Исаевич, время не ждет. Конфликт в самом разгаре, и, стало быть, гореть ему недолго.
— Группа готова выехать хоть завтра.
— Ну, завтра — это слишком. Нам ошибаться нельзя. Даю на сборы три дня. Видеться будем каждый день — до отъезда многое придется уточнять и согласовывать.
Седой проводил Канунникова до выхода, пожал руку и вернулся в кабинет.
* * *Пыль, пыль, проклятая и вездесущая пыль. В августе на Калужском шоссе — пыль? В песчаном карьере под Липецком — пыль? Нет! Пыль — это пересохшая монгольская степь, это сопки, постепенно облезающие и теряющие растительность по пути к югу. Пыль набивается повсюду, пропитывает одежду, втирается в мельчайшие поры краски на автомобиле, пыль висит в воздухе и скрипит на зубах, пыль стекает коричневатой струйкой по лбу, смешавшись с потом. Жалкие кустики пересохшей приземистой травы — и те пылят, если на них наступить сапогом или наехать рыжей покрышкой.
За штурвалом быстрого и верткого истребителя «накадзима» Хатео Мори чувствовал себя головой ястреба. Пилот императорских воздушных сил в свои восемнадцать лет был признанным асом — не то что сосунки из нового набора. Хатео мог позволить себе хоть каждый день летать на новом истребителе: аппараты поставляли в избытке, а летные школы не восполняли потери. Хатео Мори был ветераном, и именно ему было вменено в обязанность обкатывать новые машины. Район вдали от Номонгана — южнее и ближе к безжизненной пустыне — был свободен от русских, наводнивших небо над Маньчжоу-го. Если в мае Хатео творил в небе над Халхой все, что хотел, то уже в июле он с товарищами предпочитал совершать боевые вылеты по утрам, когда солнце ослепляло русских и позволяло использовать преимущество внезапности. Подкрепление, прибывшее к русским, не только не уступало погибшим, но даже превосходило выучкой, дерзостью и особой слетанностью звеньев, и японским асам приходилось тяжело — даже таким опытным, как сержант Мори. Приходилось выгадывать на всем — на погоде, солнце, облачности, линии сопок никчемного клочка земли вдоль Халхи.
После обеда сержант обкатывал пару-тройку новеньких «мицубиши» или «накадзима» вдали от линии фронта и трассы, по которой русские подвозили припасы и пополнение. Там могли без страха летать только желторотые юнцы. Герои и глупцы.