— Значит, и хороший оборотень тоже прилип!
— Ну, прилип…
— И тоже в вулкан свалился!
— Получается, свалился… — тихо сказал Коля.
— И погиб! Ха-ха-ха! Ну и сказка, где все погибли!
— Гад ты! Убил моего оборотня!
Колин кулак взметнулся к Виталикову лицу. Смех оборвался на полувздохе, и сразу стало тихо. Запах драки, висевший в кабине, как-то вдруг исчез. Запахло, правда, кровью запасного шофера.
— Плохой человек, — виновато сказал Коля. В глазах его стояли слезы. — Гад ползучий. Ничего святого. Извини. Ничего за душой нет. А у тебя есть что за душой?
— Ну…
Радист испуганно смотрел на шофера.
— Говори! Есть что за душой у тебя!?
— Как это, за душой?
— Смотри… — Коля угрожающе приблизился.
Неожиданно для самого себя радист быстро сказал:
— Каждый человек в течение своей жизни испаряется. Он теряет массу посредством потения, испражнения, потери крови, слюней, черной крови и соплей. Для того, чтобы не исчезнуть совсем, человек должен восполнять свою массу при помощи еды и питья.
— Ничего себе! — Коля посмотрел на радиста с уважением. — Здорово ты!
Радист скромно опустил взгляд.
Коля расчувствовался.
— Как зовут-то тебя, браток?
— Радий… Родионович… — еще больше засмущался радист.
— Ну, давай, Радий Родионович… Может, хочешь чайку? Я быстро!
— Я бы с удовольствием, но… мне пора… телеграмму отбивать, в центр…
— Ну, я понимаю, понимаю… Давай я тебя до корабля подвезу… Ты, если что, забегай, чайку попьем, с можжевеловыми веточками… Давай, иди, конечно…
— Спасибо, — благодарно испарился радист и выскользнул из кабины.
— Давай, иди, — ободряюще говорил ему вслед Коля.
Виталик застонал.
21. Скоро осень
«Каччхапа» продолжала путь свой по ровной поверхности степи. Куда-то она двигалась, а куда, и зачем — непонятно. Знал только капитан, но это было такой ужасно секретной военной тайной, что капитан не раскрывал ее даже коку Афанасию, не говоря уж о первом помощнике или, например, боцмане.
Соколицы все летали над бронеаэродромом, кружились, не удаляясь из зоны видимости.
Матрос Гриценко соорудил воздушного змея и прицепил его к мертвой монгольской голове. Хотя ночи стали холодными, ветра не бывало, и змей болтался на веревке. Каждый, кто проходил мимо, стукался о змея и говорил:
— Черт побери!
Не стукался только маленький радист, который свободно проходил под змеем и был весьма этим доволен.
Тетя Валя каждое утро залазила в корзину впередсмотрящего и рассказывала сказку. Благодаря сказке экипаж поднимался ни свет ни заря, слушал бабушку и больше уж не ложился, зато засыпал рано. Матросы перестали сочинять стихи.
Днем обычно бывал мертвый час, капитан удалялся в свою каюту фиксировать события дня, кок на камбуз — готовить ужин, а матросы в кубрик. Там они сидели понурившись, бессмысленно глядя в пространство, качались в гамаках, молчали о своем.
Хотелось уже выйти на берег.
Оцепенение овладело и Алешей. Он кутался в плед и тоже качался в гамаке, смотря наверх, где, если б не крыша ангара, явился бы ему обобщенный образ врага.
Впрочем, Алеша не ставил себе цели увидеть обобщенный образ врага.
— Не скрипи! — говорил ему обыкновенно Дэн.
Алеша втыкал нож в пол, хватался за него и останавливался. Но вскоре снова начинал скрипеть.
— Не скрипи! — строго говорил Дэн.
Алеша уходил к тете Вале, громко скрипя половицами.
У Жугдэрдемидийна Гуррагчи начали вдруг жутко расти волосы. Они свешивались уже до середины мачты.
Алеша теперь не играл во сне с Колей в шахматы. Раз они не играли, Коля не насылал на Алешу прилетающих пчел. Алеша (от этого, наверно) стал спать очень много. А может, просто от холода стал спать больше, а с Колей не играл потому, что тот не хотел Алешу будить, непонятно, что было истиной. Коля играл теперь с радистом Радием Родионовичем, обменивался новыми идеями, приглашал попить чайку с можжевеловыми веточками. Спрашивал его мнения по разным вопросам.
— Вот скажи мне, Радий Родионович, — говорил, например, шофер, — вот скажи мне, кто из нас кому снится?
— Оба снимся, — отвечал ему на это радист.
— То есть, получается, ты снишься мне, а я снюсь тебе?
— Ну… наверно, так.
— А кто кому раньше начал сниться?
— Ну… а зачем тебе?
— Потому что… смотри. Кто раньше начал другого во сне видеть, тот и главнее. Он, значит, первичен. А кто позже, тот, ясное дело, вторичен. Если первичный проснется, то вторичный сразу же умрет. Потому что перестал первичному сниться. Понимаешь? Вот мне и интересно, кто из нас раньше заснул. Ну как, здорово?