— Ты танцуешь, а о других и думать совсем забыла!
— Да что такое? В чем моя вина?
— А в том, — сердито звенит своим стеклянным голоском Золотая рыбка, — что ты эгоистка, вот и все. У тебя доктор и два брата, и не думаешь их нам представлять.
— Ага, так вот что! — приходит в себя сразу Ника и, быстро вскочив со своего места, несется через залу в тот угол, где темнеют мундиры военных и учащейся молодежи.
— Вовка, — ловит она за рукав по пути маленького толстенького румяного кадета. — Вовка, иди с моими одноклассницами танцевать. Я тебя представлю.
— Ника! Ника! — говорит мальчик, восторженно глядя на сестру, — как здорово ты плясала нынче. И кто тебя этому научил?
— Никто не научил. Это случайно, Вовка. А что, хорошо разве?
— Помилуй Бог, хорошо. Здорово хорошо, Никушка! Это знаешь, по-нашему, по-суворовски, по-солдатски выходит.
— То есть, как же это? По-солдатски? Значит без малейшей грации? — смеется девушка.
— Ну, вот и врешь!
Вовка Баян, пятнадцатилетний упитанный мальчуган-кадетик, начинает раздражаться.
— Уж эти девчонки! Никогда не могут понять самую соль дела…
Сам Вова, по натуре, настоящий солдат, и все солдатское ему по душе, по сердцу. И если он хочет одобрить, похвалить что-нибудь, то лучшей похвалы, как сравнить угодившего ему чем-либо человека с солдатом, Вова не может находить. Идеал этого румяного, всем и всеми всегда довольного жизнерадостного кадетика — Суворов. Великий русский полководец всегда был чем-то высшим; неземным и прекрасным в мечтах Вовы. Гений Суворова более всех других героев отечественной истории увлекал мальчика. И Вова старался во всем подражать своему идеалу. И употреблял суворовские словечки и выражения, ел грубую пищу, не выносил зеркал, на каждой фразе прибавлял, кстати и некстати, знаменитое суворовское «Помилуй Бог» — и мечтал о будущей славе, если не о такой яркой и гениальной, какую стяжал себе великий русский полководец, то хотя бы о маленькой и ничтожной славе, которую он надеялся себе снискать на войне.
— Послушай, Никушка, ты меня не веди к старшим воспитанницам — они важничают, помилуй Бог, небось, а я ведь солдат, ем щи да кашу и режу правду-матку, как Александр Васильевич, — шепотом робко говорил Вова, нехотя проходя с сестрой в противоположный угол залы где поджидала его уже группа выпускных институток. — Я лучше к маленьким пойду. Я боюсь, помилуй Бог… — совсем уже струсил кадетик по мере приближения к ним.
— Боюсь?! А еще солдат! Стыдись! — хохотала Ника.
— Ты поменьше ростом хоть выбери. Я сам невелик, — хватался за последнюю соломинку, как утопающий, Вова.
— Молчи уж, хорошо? Вон Золотая рыбка, к ней и поведу… Лидочка, представляю тебе сего мужественного воина, Это мой брат — Суворов номер два. Заранее извиняюсь, если он с грацией гиппопотама будет наступать тебе на пальцы во время вальса, — заразительно смеясь, говорит Ника Лиде Тольской, слегка подталкивая к ней вспыхнувшего до ушей Вову.
Тот неуклюже поклонился и обхватил талию девушки.
— Вы какой вальс танцуете? — мрачно обратился маленький Суворов к своей даме.
— Только Венский, конечно.
— Как же быть-то? А я только в три па, помилуй Бог.
— Ну, давайте, помилуй Бог, в три па… — засмеялась Тольская.
— А вы славная. Сразу с вами легко. Не кисейная барышня, нисколько. Ну, помилуй Бог, валяйте.
— Что? Ха-ха-ха!
И они весело, бешеным темпом закружились под музыку. Сделав несколько туров, Вова окончательно расхрабрился.
— Помилуй Бог, здорово хорошо!.. Теперь другим подругам представьте. Не страшно. Ника права: солдат должен быть храбр, — доставляя на место Золотую рыбку, — произнес он, отдуваясь.
— Вот, Капочка Малиновская свободна. Я вас представлю ей.
И Лида Тольская, не дожидаясь ответа, повела Вову к сумрачно приютившейся в углу Камилавке.
— Позвольте просить, — расшаркался перед ней Вова.
— Да что вы? За кого вы меня считаете? Что, я беса тешить стану, грех и ересь разводить? Танцуйте с другими. Меня в покое оставьте, — со злыми глазами, накинулась на него Малиновская.
Вова смутился. Золотая рыбка сконфузилась.
— Что это она? Разве я провинился, помилуй Бог, перед ней… — смущенно пробормотал мальчик. — Зачем она сердится? — зашептал он Лиде, отступая уже совсем не по-суворовски от Малиновской.
— Нет, нет, успокойтесь, Капочка всегда такая. Простить себе не могу, что забыла ее «принципы» и подвела вас к ней… — лепетала сконфуженная не менее «второго Суворова» Золотая рыбка. — Оставьте ее и протанцуем еще тур со мной.