«Вот та, которую ждет мое сердце, та, которую я с первых лет юности бессознательно предчувствовал и любил».
— Я не требую, — говорил он, — чтобы вы теперь же, по выходе из степ учебного заведения, дали слово соединить вашу жизнь с моей, но когда-нибудь… Когда я докажу свою преданность на деле, когда вы больше узнаете меня…
О, как забилось сердце Ники, как, бурно заколотилось оно в груди при этих словах. Умное честное лицо Калинина дышало глубоким чувством. Открытые, смелые глаза впивались ей в душу.
— Вы мне очень нравитесь, — смущенно пролепетала Ника, — и я уверена, что сильно и крепко могу привязаться к вам. Вы такой честный, благородный, нравственно красивый… Зоя Львовна рассказывала мне столько хорошего о вас… Каждая девушка только гордилась бы стать вашей женой. Но… Но я еще так мало знаю жизнь… Я такая глупая… Ведь у меня одни шалости в голове, детские проказы… Какая же из меня выйдет жена?!
— Я не тороплю вас, Ника, но когда-нибудь потом… Вы позовете меня?
— О, да, да! Ведь вы же лучший из людей, которых я встречала! — вырвалось из груди Ники так искренно и непроизвольно, что Дмитрий Львович не мог не наклониться и не поцеловать маленькую ручку, протянувшуюся к его сильной энергичной руке.
— Ну, а теперь я бегу успокоить Ефима. Вечером в дортуаре сообщу нашим о том, что до поры до времени вы берете Таиточку к себе, — произнесла веселым шепотом Ника.
— Жалею, что не могу сделать этого на более продолжительное время и тем заручиться вашим расположением, — заметил молодой доктор.
— О, оно и так есть! — и с лукавым смехом девушка подбежала к столу, схватила из вазы с фруктами большую сочную грушу и, шепнув по дороге Зое Львовне, что она отнесет грушу Таите, незаметно проскользнула в коридор.
Глава XVII
Как пустынен и скучен кажется этот бесконечными коридор после веселого оживления, господствовавшего в квартире начальницы! Как мертво молчит после дивного, чарующего пения Неточки эта гробовая тишина!
На лестнице, к которой медленно подходит Ника, царит полутьма. Вот и площадка, на которой ее поджидала на Рождество Сказка и где она испугалась чуть ли не до обморока тогда. Бедная Заря! Какой пустенькой и ничтожной кажется она теперь Нике. Эго глупое, смешное взаимное «обожание» так надоедает в конце концов. А дружба их не клеится как-то, очевидно, трудно дружить с девочкой другого класса. Но все равно. Теперь скоро выпуск. Недолго уже осталось. Сразу после Пасхи начнутся экзамены, а потом тридцать пять юных девушек, как птицы, вылетят на свободу. И она, Ника, в числе этих счастливиц. И улетит она на свою милую маньчжурскую границу, в страну сопок и гаоляна, в страну загадочного востока, где Нику ждет не дождется родная семья. Улетит туда Ника, а доктор Дмитрий Львович останется здесь. Они будут переписываться, общаться на расстоянии многих тысяч верст друг с другом… А потом?.. Сердце замирает в груди Ники, лицо ее вспыхивает румянцем. А потом он приедет. Они обвенчаются, и она, Ника, будет счастлива, как могут быть счастливы люди только в сказках…
Ника так погружена в свои мысли, что не замечает, как какая-то темная тень скользит все время за ней, придерживаясь неосвещенных углов коридора. Быстро приближается девушка к знакомой двери и стучит в нее условными звуками три раза подряд.
— Отворите, Ефим, это я! — звонким шепотом шепчет у порога сторожки Ника.
Темная маленькая фигура замерла на минуту, спрятавшись за широкую колонну лестницы.
Веселой птичкой впорхнула в сторожку Ника.
— Тайна! Тайночка! Таиточка! Смотри-ка, что я тебе принесла, — и девушка с лукавым смехом прячет за спиной грушу.
— Бабуська Ника плисля! — радостно вскрикивает Глаша и, забыв мгновенно о пестрых кубиках, из которых только что приготовилась выстроить какое-то удивительное здание, спешит с широко расставленными для объятий ручонками навстречу своей любимице.
Но прежде, нежели заняться девочкой, Ника передает Ефиму, отложившему в минуту ее появления в сторону газету, о новости, которая, она знает твердо, успокоит старика.
— Завтра же, завтра, Ефим, кончатся наши муки, и наша маленькая Глаша будет, как у Христа за пазухой, в квартире брата Зои Львовны, пока не пристроит ее в приют наш барон.
К полному изумлению Ники, Ефим далеко не радуется ее сообщению. Веки его предательски краснеют, и он что-то подозрительно долго сморкается в клетчатый платок.
— Ах ты, Господи Боже мой, как же так неожиданно, сразу? Предупредили бы заранее, барышня. Привык ведь я, ровно к родной внучке, к проказнице этой, — уныло говорит старик.