И отец Паисий показал двумя пальцами, как именно поднимаются ножки.
– Однако же граф Т. не танцовщица, – возразил Кнопф. – И гонений отнюдь не избежал. Знаете ли вы, что за ним установлен тайный надзор полиции и ему запрещено покидать усадьбу? Власти якобы опасаются за его рассудок. По слухам из семейных кругов, граф принял решение уйти в Оптину Пустынь.
– Оптину Пустынь? – отец Паисий нахмурился. – А с какой целью? И что это такое?
– Цель графа мне неизвестна. А о смысле сих слов говорят очень разное. Одни полагают, что это некий тайный монастырь, где граф собирается получить духовное напутствие у святых старцев-схимомонахов. Другие утверждают, что «Оптина Пустынь» есть принятое у секты исихастов обозначение предельного мистического рубежа, вершины духовного восхождения, и это не следует понимать в географическом смысле. Третьи, в правительственных кругах… Совсем не представляю их мыслей, но по какой-то причине намерение графа проникнуть в Оптину Пустынь представляется им опасным. И наперерез Железной Бороде посланы лучшие агенты охранки.
– Железной Бороде? – переспросил священник.
– Да, так графа называют в Третьем отделении.
– Откуда у вас эти сведения?
Кпопф с готовностью вынул из кармана сложенную газету:
– А вот, пишут в «Петербургских Дребезгах».
Священник засмеялся.
– На вашем месте я не придавал бы значения слухам, которые распространяют подобные издания. Это все пустые сплетни, поверьте мне.
Кнопф посмотрел на часы, потом внимательно глянул на священника.
– Однако же сведения о домашнем аресте графа самые доподлинные, – сказал он. – У меня, знаете ли, есть знакомства в полиции. Мне это по секрету рассказали. И еще много интересного.
– Что же именно, позвольте полюбопытствовать?
– Говорят, – сказал Кнопф, пристально глядя на отца Паисия, – граф Т. завел себе двойника, высокого детину из крестьян. Сделал ему бороду из старого парика. И отправляет пахать к курьерскому каждый раз, когда хочет незаметно исчезнуть из усадьбы. А сам скрывается в переодетом виде. Садится на поезд, вот как раз где вы вошли, батюшка, и едет себе по делам…
– Вон оно что, – отозвался отец Паисий. – Интересно. Однако же, господин Кнопф, для торговца скобяными товарами вы очень осведомлены о полицейских делах.
– А вы, батюшка, для священника переизбыточно экипированы. Вон какой у вас револьверище-то под рясой, рукоять аж выпирает. Зачем вам такой?
Священник сунул руку под рясу и вытащил оттуда длинный сверкающий револьвер.
– Этот-то? – спросил он, с некоторым словно бы удивлением осмотрев его. – Да от волков. Приход наш в лесах, путь от станции далекий. Дорога дальняя, да ночка темная…
– «Саваж», французский? – промурлыкал Кнопф. – Хорош. А давайте я вам свой покажу…
И он вытащил из-за пазухи горбатый полицейский «смит-и-вессон».
Странное положение дел сложилось в купе.
Фиолетовый священник и клетчатый господин сидели на своих кожаных диванах с револьверами в руках – и не то чтобы прямо угрожали ими друг другу (разговор их был скорее шуточный и веселый), но все же ясно и недвусмысленно направляли нарезные стволы друг на друга.
– И раз уж мы заговорили про графа Т., – сказал Кнопф. – Знаете ли вы, что такое непротивление злу насилием?
– Конечно, – ответил священник, поигрывая револьвером. – Это морально-этическое учение о недопустимости воздаяния злом за зло. Оно опирается на евангельские цитаты, правда, произвольно подобранные. Господь наш действительно сказал «ударившему тебя по правой щеке подставь левую». Но господь сказал и другое – «не мир я принес, но меч…»
– Моральное учение, говорите? – спросил Кнопф, поглаживая пальцем барабан. – А у меня другие сведения.
– Какие же?
– Граф Т. всю жизнь обучался восточным боевым приемам. И на их основе создал свою школу рукопашного боя – наподобие французской борьбы, только куда более изощренную. Она основана на обращении силы и веса атакующего противника против него самого с ничтожной затратой собственного усилия. Железная Борода достиг в этом искусстве высшей степени мастерства. Именно эта борьба и называется «непротивление злу насилием», сокращенно «незнас», и ее приемы настолько смертоносны, что нет возможности сладить с графом, иначе как застрелив его.
Рассказ Кнопфа определенно действовал на отца Паисия – тот испуганно схватился рукой за бороду, словно опасаясь каких-то последствий для нее от этого рассказа. Ствол его револьвера, однако, по-прежнему смотрел в сторону Кнопфа.