— А как видели сотворение мира последователи многобожия?
— Они считали, что творение происходит до сих пор — непрерывно, миг за мигом. В разное время нас создают разные божества — или, выражаясь менее торжественно, разные сущности. Если сформулировать доктрину многобожия совсем коротко, боги постоянно заняты созданием мира и не отдыхают ни минуты. Ева ежесекундно возникает из ребра Адама, а живут они в Вавилонской башне, которую непрерывно перестраивают божественные руки. Древние пантеоны богов — просто яркая, но недоступная профану метафора, в которой запечатлено это откровение…
— Мне трудно поверить, — сказал Т., — что эллины строили такие причудливые мистические теории. Насколько я представляю, они были простыми и солнечными людьми. А во всем этом чудится нечто математическое, немецкое. Или даже иудейское.
Княгиня улыбнулась.
— В духовных вопросах, граф, «несть ни иудея, ни эллина». Как это говорил один веселый иудей в те времена, когда эллины еще были… Отчего вы не едите щуку?
— Я стараюсь придерживаться вегетарианской диеты.
— Если вы не будете кушать, — сказала княгиня Тараканова игриво, — я замолчу.
Т. улыбнулся и взял рыбный нож.
— Продолжайте, прошу вас, — сказал он, придвигая к себе тарелку. — Вы не сказали, как именно боги создают нас. Они трудятся над нами все вместе? Или по очереди?
— Имеет место и то, и другое.
— Не могли бы вы пояснить на примере?
— Попробую. Вот представьте себе — некий человек зашел в церковь, отстоял службу и испытал религиозное умиление. Дал себе слово всегда быть кротким и прощать обидчиков… А потом отправился гулять по бульвару и наткнулся на компанию бездельников. И один из этих бездельников позволил себе нелестно выразиться о фасоне панталон нашего героя. Пощечина, дуэль, смерть противника, каторжные работы. Неужели вы полагаете, что у всех этих действий один и тот же автор? Вот так разные сущности создают нас, действуя поочередно. А если вы представите себе, что и в церкви, и во время прогулки по бульвару, и особенно в каторжном заточении наш герой то и дело думал о плотской любви в ее самых грубых и вульгарных формах, мы получим пример того, как разные сущности создают нас, действуя одновременно. Т. кивнул.
— Я думал о чем-то подобном применительно к смертной казни, — сказал он. — Она лишена смысла именно потому, что несчастный, на которого обрушивается кара, уже совсем не тот человек, что совершил преступление. Он успевает десять раз раскаяться в содеянном. Но его вешают все равно…
— Вот именно, — сказала княгиня Тараканова. — Неужели тот, кто убивает, и тот, кто потом кается — это одно и то же существо?
Т. пожал плечами.
— Принято говорить, что человек переменчив.
— Покойный князь хохотал, когда слышал эти слова. Человек переменчив… Сам по себе человек не более переменчив, чем пустой гостиничный номер. Просто в разное время его населяют разные постояльцы.
— Но это все равно один и тот же человек. Просто в ином состоянии ума.
— Можно сказать и так, — ответила княгиня. — Только какой смысл в этих словах? Все равно что глядеть на сцену, где по очереди выступают фокусник, шут и трагик, и говорить — ах, но это все равно один и тот же концерт! Да, есть вещи, которые не меняются — зал, занавес, сцена. Кроме того, все номера можно увидеть, купив один входной билет. Это позволяет найти в происходящем непрерывность и общность. Но участники действия, из-за которых оно обретает смысл и становится зрелищем, все время разные.
— Хорошо, — сказал Т., — а боги занимаются только представителями благородных сословий? Или простым людом тоже?
— Вам угодно шутить, — усмехнулась княгиня.
— Нет, я вполне серьезен. Как, например, боги создают своим совокупным усилием какого-нибудь пьяного приказчика из лавки?
Княгиня немного подумала и сказала:
— Если, например, приказчик из лавки поиграл на балалайке, затем набил морду приятелю, потом продал балалайку старому еврею, сходил в публичный дом и пропил оставшиеся деньги в кабаке, это значит, что приказчика по очереди создавали Аполлон, Марс, Иегова, Венера и Вакх.
Т. посмотрел в окно, за которым висели невозможно далекие, словно высеченные из мрамора облака.
— Вы говорите интересные вещи, — сказал он. — Но что же в таком случае мы называем человеком?
— Это brochet tarakanoff, — ответила княгиня. — Щука по-таракановски. Именно мистерию человека и символизирует наше фамильное блюдо.
Т. перевел взгляд на рыбного дракона. Прислуживающие за столом лакеи в туниках с серебряным шитьем уже почти полностью разделили его на элементы.
— Посмотрите, — продолжала княгиня. — С первого взгляда кажется, что перед нами настоящий дракон — так уверяют чувства. Но на самом деле это несколько разных рыб, которые при жизни даже не были знакомы, а теперь просто пришиты друг к другу. Куда ни ткни дракона, всюду будет щука. Но все время разная. Первая, так сказать, плакала в церкви, вторая стрелялась на дуэли из-за панталон. А когда невидимые повара сшили их вместе, получилось создание, которое существует только в обманутом воображении — хотя воображение и видит этого дракона вполне ясно…
— Я понял вашу мысль, — сказал Т. — Но вот вопрос. Кто создает богов, создающих нас? Другими словами, есть ли над ними высший бог, чьей воле они подвластны?
— Князь считал, что мы создаем этих богов так же, как они нас. Нас по очереди выдумывают Венера, Марс и Меркурий, а мы выдумываем их. Впрочем, в последние годы жизни князь полагал, что сегодняшнее дьяволочеловечество создают уже не благородные боги античности, а хор темных сущностей, преследующих весьма жуткие цели.
— Допустим, я соглашусь и с этим, — сказал Т. — Но остается главный вопрос. Для простого человека — а я полагаю себя именно таким — в вопросах веры важна не доктрина, а надежда на спасение. Древние верования, изобретенные пусть даже и скотоводами, дают ее. Человек верит, что у него есть создатель, который будет судить его и возьмет затем в вечную жизнь. И откуда знать, может быть, за гробовым порогом эта наивная вера действительно способна помочь. А какое утешение дает душе многобожие, которое исповедовал ваш супруг?
Княжна Тараканова прикрыла глаза, словно припоминая что-то.
— Покойный князь говорил об этом тоже, — сказала она. — Боги не творят нас как нечто отдельное от себя. Они просто играют по очереди нашу роль, словно разные актеры, выходящие на сцену в одном и том же наряде. То, что принято называть «человеком» — не более чем сценический костюм. Корона короля Лира, которая без надевшего ее лицедея останется жестяным обручем…
— Спасение души, судя по всему, вас не заботит. Княгиня грустно улыбнулась.
— Говорить о спасении души, граф, можно только в те минуты, когда нашу роль играет сущность, озабоченная этим вопросом. Потом мы пьем вино, играем в карты, пишем глупые стишки, грешим, и так проходит жизнь. Мы просто подворотня, сквозь которую движется хоровод страстей и состояний.
— А способен ли человек вступить в контакт с порождающими его силами? — спросил Т. — Общаться с создающими его богами?
— Отчего же нет. Но только в том случае, если его создают склонные к общению боги. Любители поговорить сами с собой. Знаете, как маленькие девочки, говорящие с куклами, которых они оживляют собственным воображением… Почему вы так побледнели? Вам душно?
Но Т. уже справился с собой.
— Вот теперь понимаю, — сказал он. — Но ведь это… Это совсем безнадежный взгляд на вещи.
— Ну почему. Одушевляющая вас сущность может быть полна надежды.
— А как же спасение?
— Что именно вы собираетесь спасать? Корону короля Лира? Сама по себе она ничего не чувствует, это просто элемент реквизита. Вопрос о спасении решается в многобожии через осознание того факта, что после спектакля актеры расходятся по домам, а корону вешают на гвоздь…
— Но ведь у нас всех, — сказал Т., — есть постоянное и непрерывное ощущение себя. Того, что я — это именно я. Разве не так?