Во всяком серьезном деле, однако, необходим испытательный срок. В данном случае этот срок измерялся пятью годами! («вождь» не имел привычки торопиться). Для Тарле 1932–1936 годы были трудными: он не был реабилитирован и не был восстановлен в Академии наук и, оказавшись без средств к существованию, был готов браться за любую работу. Но работодателей смущал его неопределенный статус «бывшего академика», и университетские кафедры были для него закрыты. Один из институтов «второго уровня» предложил ему прочитать курс лекций по истории колониальной политики западных держав. Он записал текст своих лекций и попытался его опубликовать, но эта книга навсегда застряла в издательстве, и ее беловая рукопись исчезла (в начале 50-х годов автор этих строк обнаружил «слепую» машинописную копию этого курса, и стараниями ученицы Тарле — Маргариты Константиновны Грюнвальд — книга была издана в 1965 г.). Библиография Тарле свидетельствует о том, что в 1932–1935 годах его единственной крупной печатной работой была биография Талейрана, написанная в виде предисловия к первому советскому изданию мемуаров этого дипломата. (Через несколько лет эта биография в дополненном виде станет одной из широко известных книг историка и будет неоднократно переиздаваться даже в XXI веке.) Такого числа «пустых» лет у Тарле не было даже сразу после большевистского переворота.
И лишь в 1935 году в непроглядной тьме тоннеля, в котором он оказался, появился слабенький лучик надежды в виде заказа на биографию Наполеона от возобновленной Горьким павленковской серии «Жизнь замечательных людей». Когда книга уже была сверстана, заведующий редакцией «ЖЗЛ» А. Н. Тихонов-Серебров поделился своими опасениями с Горьким (в письме 26 апреля 1936 г.): книга хороша, но слишком уж «раскованная». «Хозяин сказал мне, что он будет ее первым читателем. А вдруг не понравится?! Амба».
Появление и судьба тарлевского «Наполеона» окутана легендами.
Легенда первая: заказ на «Наполеона» был сделан по подсказке Сталина. Такие слухи, видимо, циркулировали в определенных кругах, иначе чем можно было бы объяснить слова Тарле в письме жене из Москвы 2 августа 1935 г.: «Страшно важный (может быть) разговор был, а может быть, и ерунда. Очень большие bonnets (бонзы, фр.) заинтересовались. В первый раз по такой линии… Думаю, на сей раз еще ничего не выйдет. Но — занятно».
Тарле очень любил повторять известную фразу Порфирия Петровича: «…Кто ж у нас на Руси себя Наполеоном теперь не считает?» Я слышал от него ее несколько раз и однажды сказал, что к той Руси, в которой мы тогда жили, более подходит другое:
Мы все глядим в Наполеоны: Двуногих тварей миллионы Для нас орудие одно.В 35-м же году перед Тарле стояла непростая задача: сделать своего «Наполеона» таким, чтобы он понравился всем и в том числе тому, кто тогда примерял к себе наполеоновскую треуголку. И сделал.
Легенда вторая: Сталин читал «Наполеона» до его выхода в свет и одобрил прочитанное. Об этом будто бы свидетельствуют его красно-синие пометки в беловой рукописи или верстке. Возможно, но этой рукописи я не видел. Косвенным подтверждением этой версии может служить тот факт, что Тарле пережил 10 июня 1937 г., когда одновременно в «Правде» и «Известиях» были опубликованы статьи «А. Константинова» и «Дм. Кутузова», содержащие разгромную критику «Наполеона», обвинения в фальсификации истории и в связях с «врагами народа» К. Радеком и Н. Бухариным, а также напоминание о сфабрикованном в конце 20-х «деле» «вредителя» Рамзина, в «кабинете» которого Тарле должен был занять пост министра иностранных дел. (Как известно, к «процессу Промпартии», он же — «дело Рамзина», Тарле не привлекался и в мифический «кабинет Рамзина» был «вписан» задним числом следователями-сюжетчиками, фабриковавшими «Академическое дело». Самого Рамзина Тарле не знал, и «встретились» они лишь однажды — в списке лауреатов Сталинской премии 1943 г.)