Чем? Ржаная мука и немного картофеля в подвале — все, что у нее было. Из дому уходили вещи, в первую очередь ее одежда, взамен появлялись крынка молока, пяток яиц, кусочек масла. Все для него, для сына, а сама исхудала едва ли не больше Ивана.
Помогали чем могли Ивановы дружки, прежде всего Федя Федотов и Коля Говорков. Но многого сделать они тоже не могли — далеко им до сельских богатеев, у которых всего хватает, далеко даже до тех, что называются «справными хозяевами».
Про Говорковых на селе болтали, что они кошку запрягают, на кошке пашут, кошку доят — другой скотины в их хозяйстве не водилось. Отец Коли, Тимофей Говорок, перебивался всем, что попадало: шил овчинные шубы и тулупы, зарезать свинью звали Говорка, и по плотничному делу Говорок соображал: мог стол сладить и новую раму изготовить. Землю свою он отдал исполу, а семью кормил случайными заработками. С его умелыми руками можно было бы жить и не тужить, только не было в нем кулацкой прижимистости и скопидомства: заработал что — едят до отвалу и по соседям раздают. Нет заработка — пустые щи похлебывают, и на том спасибо. Зато в избе у Говорков всегда весело. Сам грубого мужицкого слова жене не скажет и сыновей приучил не ругаться, не ворчать, а все делать весело и жить беззаботно.
Жена под стать ему: хозяйка, если по-крестьянски судить, никудышная — все-то у нее сквозь пальцы уходит, — зато веселая. В девках первой певуньей на селе была и теперь, что ни делает, песню заводит, да не тягучую про несчастную женскую долю, а веселую, с приплясом. И парни в родителей задались. Колька нравом легкий, волосом рыжий, все лицо крупными веснушками, как чечевицей, осыпано, росточком невысок, а голова сообразительная.
Федя Федотов совсем другой, хотя дружат они с Колькой с первого класса. В шестнадцать лет Федя выглядит взрослым мужиком: и ростом, и широкими плечами, а главное, неторопливой повадкой, скупой, рассудительной речью; зря слова не скажет, а подумавши; попусту не двинется, а по делу. Хозяйство у Федотовых небогатое. Отец в начале войны погиб на германском фронте, а старший теперь — восемнадцатилетний Федот. Федотовы тоже безлошадники, но земельный надел в аренду не сдают: лошадь у других занимают, а потом за нее все лето на чужом поле отрабатывают.
Когда Иван пришел в себя, дружки являлись каждый день. Приходили они и раньше, но Мария Федоровна не пускала к больному. Теперь она позволяла им посидеть около Ивана, но много разговаривать не разрешала. После каждого прихода Феди и Кольки в сенях находились то пяток яиц, то кусок сала или бутылка конопляного масла.
Наконец настал день, когда Иван смог подняться с постели и сесть на лавку у окна.
Весна наступила ранняя и дружная. В середине марта дунул с «гнилого угла» теплый ветер. Снег сразу осел, стал рыхлым и ноздреватым. Тот же резвый ветер пригнал тяжелую тучу, и ударила она по снегу крупным дождем. Зашумели овраги и понесли мутную воду в Эльтемку. Речонка ожила, вздулась, но еще не набрала полной силы. Вот тронутся воды из большого леса, тогда она покажет себя.
Весна как весна, а входила она в Ивана по-иному, по-новому. Что-то необъяснимое происходило с ним. Вытесняя болезненную слабость, в нем росла потребность двигаться. Она будоражила все тело, требовала действия, хотя не только двигаться, но и шевелиться было еще очень и очень трудно. Эта потребность деяния была не той, что в детстве, когда под весенним солнцем хотелось просто прыгать по лужам, разбрызгивая во все стороны мутную воду, и кричать во все горло самому непонятно что, но кричать громко, радуясь жизни, весне, теплу. Теперь ему необходимо было что-то делать, но что? Куда-то спешить, но куда? Это было непонятное, щемящее, беспокойное чувство.
В тот вечер, когда Иван выбрался на крыльцо и слушал шум талых вод, он вдруг понял, что, пока он валялся в постели, мир успел повернуться к нему другой, совсем не детской стороной.
В памяти возникли вытаращенные, полные ненависти глаза Яшки Захаркина.
Глаза врага.
И были другие глаза: черные, цыгановатые, непримиримые — глаза Стрельцова.
Столкнулись две силы, враждебные друг другу.
Стрельцов отбирал хлеб у мужиков и был за мужиков; Бакин всеми силами старался спрятать кулацкий хлеб и был против мужиков.
И жизнь сама поставила Ивана в один строй со Стрельцовым.
Иван поправлялся быстро. Можно было сколько хочешь разговаривать с друзьями. Как всегда, болтал больше всех Колька Говорков. В его рассказах были и пустяки, вроде того, как он гонялся за трехногим зайцем и «чуток» не догнал, но было и важное.
— Яшка Захаркин пропал, — сообщил однажды Колька.