— Как — пропал?
— А вот так. Нет его в селе, и всё.
— Куда же он делся?
— Дружки его говорят: в армию призвали. Брехня это. — И, по привычке оглянувшись кругом, приглушенным голосом Колька сказал: — К бандитам он переметнулся.
— Почему?
— Кто же его знает. Видно, испугался чего-то.
Испугался Яшка? Чего?
Вдруг перед Иваном всплыли расширенные ненавистью глаза. Занесенный над головой сердечник. В тот же вечер Иван сказал матери:
— Теперь я знаю, вспомнил: напал на меня Яшка Захаркин с дружками.
Как только к Ивану вернулось сознание, Мария Федоровна осторожно пыталась узнать, что с ним произошло. Кто его избил. Но тогда Иван, как ни силился, ничего припомнить не мог. Сейчас он знал, знал твердо, и еще раз повторил:
— Яшка Захаркин это…
Мать сидела над грудой ученических тетрадей и, не отрываясь от дела, негромко произнесла:
— Я поняла это. Яшка из села исчез. Как узнал, что ты поправляешься, так и исчез.
— Испугался? — оживился Иван. — Значит, не мне его, а ему меня бояться надо?
— Не тебя он боится, — продолжая просматривать тетради, ответила Мария Федоровна, — боится, что отвечать придется, если ты про него скажешь…
— И скажу…
На этот раз мать оторвалась от работы и как-то виновато посмотрела на сына:
— Не надо, Иванушка. Тогда нам придется уезжать отсюда. Сделать ты ему ничего не сделаешь, а новых бед не минуешь. До волости далеко, а здесь хозяева Захаркины да Парамоновы. Я не хотела тебе говорить… Третьего дня меня Макей Парамонов встретил. Сочувствовал даже, а потом между словами предупредил: «Иван ваш сам виноват. Язык на привязи надо держать. И против людей нельзя идти. Сейчас обошлось, а другой раз… Не дай бог другого раза… Опять же, говорит, Тихона Бакина он подвел под Чека. Хорошо, что вернулся Тихон»…
— Тихон вернулся? — обрадовался Иван.
Каким бы там ни был председатель, все же Ивана тяготил и арест Тихона, и слезливые глаза Прасковьи.
— Вернулся. Опять председателем сидит. Не надо, Иванушка, с ними связываться, — просяще произнесла мать.
— А как же? — заволновался Иван. — Ведь Тихон не Советская, а кулацкая власть…
— У них сила. Все они друг за друга, а ты один. Нечего тебе с ними связываться! — на этот раз резко прервала сына Мария Федоровна и мягче добавила: — Справедливым быть надо, бороться за правду надо, но нельзя браться за непосильное.
Нет, с этим согласиться Иван не мог. Простить Яшке, смолчать он не хотел. Не хотел признать, что вся сила у Захаркиных и Парамоновых. Да и он не один — друзей в селе у него достаточно. И не такие уж они мальчишки, у каждого из них хватает своих обид против кулаков. Тот же Федя целое лето отрабатывал на поле у Зайкова за лошадь, на которой весной Федотовы вспахали свой надел. А Степан Кальнов у Захаркина и лето, и зиму за скотиной ходит. Яшка до полуночи с гармошкой по посиделкам шатается, потом дрыхнет до полудня, а Степан чуть свет уже у них во дворе со всеми делами управляется.
Нет, на этот раз Иван не мог безоговорочно принять совет матери. Какая-то по-новому твердая уверенность в своей правоте укрепилась в нем и требовала действия, не позволяла примириться с явной несправедливостью. Советская власть дала всем поровну, почему же и сейчас те, кто при царе беды не знал, имеют больше других и хозяйничают в селе.
Как только накопилось сил настолько, что Иван мог ходить без особого труда, он добрался до сельского Совета.
Тихон Бакин встретил его неприветливо:
— Чего заявился?
— А что? Не нужен?
— Кому ты нужен? Ты здесь сидел бумажки писать, а не свару в селе заведить!
— Писать бумажки да кулаков и бандитов привечать? Так?
— Каких таких кулаков? Нет у нас в селе кулаков — все хлеборобы-труженики, — вскинулся на него Тихон и вдруг увидел перед собой не того мальца, что приспособил себе в писаря, а другого, почти взрослого парня, упершегося в него требовательным, ничего хорошего не обещающим взглядом, и это заставило председателя круто сменить тон: — Чего ты, Иван, шумишь по-пустому? Миром надо жить, друг за дружку держаться. Мужики на тебя в обиде. Не могу я тебя при Совете держать. Не могу и не могу.
— Макей или Петр Захаркин не велели? — усмехнулся Иван, глядя в глаза Тихону.
— Не могу, и все тут, — пробормотал Тихон, не выдержав Иванова взгляда.
Ну что ж, так оно и должно быть!
Вечером к Ивану зашли Федя Федотов и Степан Кальнов. Потом прибежал Колька Говорков, не поздоровавшись, не дав никому слова сказать, он закричал:
— Слыхали? Продразверстке конец! Больше хлеб у мужиков отбирать не будут. И свободная торговля…