— Кто тебе сказал?
— Ленин!
Ленин… Все новое, большое, что происходило, ломало старую жизнь, связывалось с этим именем. И относились к нему по-разному. Говорили: «Ленин землю дал». Говорили: «Ленин хлеб у мужика отнимает». Говорили: «Ленин за мужика стоит». Все противоречия, вся борьба на селе связывалась с его именем: одни произносили его со злобой, другие — с одобрением и надеждой.
Работая в Совете, Иван вырезал из «Бедноты» портрет Ленина и повесил его над столом. На тусклом газетном снимке Ленин стоял на площади во весь рост, заложив одну руку в карман, и, прищурив глаза, улыбался. Сегодня в сельсовете Иван не увидел на стене портрета Ленина. Сорвал его, наверное, Тихон Бакин.
— Ленин речь сказал, — захлебываясь, частил Колька. — Не будет, дескать, продразверстки, будет продовольственный налог с мужиков. Внес налог — остальное твое. Излишек есть — вези на базар.
— И отбирать не будут? — усомнился Степан.
— Не будут, — заверил Колька. — Раз Ленин сказал — не будут. Только налог со всех одинаковый, и всё.
— Как — одинаковый? — с необычной для него живостью воскликнул Федя. — По-твоему, выходит, что мы столько же будем сдавать, как и Макей?
— Выходит… — неуверенно произнес Колька.
Видно, такая мысль не приходила ему в голову, а сейчас он и сам понял, — получается что-то не так.
— Кому нужен такой налог? — возмутился Федя.
— Неправильно это! — подтвердил Степан.
— Где ты это все услышал? — спросил Иван.
— В газете написано. Речь Ленина напечатана. Тихон Бакин отцу говорил.
В Совете Иван постоянно читал «Бедноту» и привык верить тому, что написано там. Колька ссылался на газету, значит, правда. Но это же несправедливо!
Видимо, такая же мысль не давала покою и Феде.
— Не может того быть, чтобы со всех одинаково: и с безлошадника, и с того, у кого пара коней. Он небось десяток десятин у других прихватывает, а налог за него дядя плати. Не может так быть!
— А почему не может? Много ты понимаешь! — взвился Колька. — Ведь землю все поровну, по едокам получили, значит, и налог всем поровну вносить. Тихон говорит…
— Тихон твой сам кулак, потому и кулаков выгораживает! — зло оборвал его Иван. — Врет Тихон! Не может Ленин бедняков с кулаками уравнять.
Врет Тихон — это вдруг стало ясно Ивану. А как проверишь? Газета только в сельсовет приходит. Разве даст Тихон в нее хоть глазком заглянуть? Он ее только дружкам покажет, а остальным своими словами, как ему интересно, перескажет. Добейся от него правды!
ГДЕ ОНА — ПРАВДА?
Много шумели по селу о новом налоге. А в начале апреля стали скликать сельский сход — из волости приехал уполномоченный говорить про этот налог.
Собрались быстро. Ждали.
Наконец на крыльцо Совета вышел Тихон, а за ним уполномоченный из волости, мужичонка маленький, с сухим лицом, с небольшой всклокоченной бородкой, в очках с железной оправой. Толстые, выпуклые стекла прятали выражение глаз уполномоченного.
— Гражда́не! Соблюдайте тишину, — поднял вверх руку Тихон. — Сейчас уполномоченный из волости товарищ Птицын обскажет текущий момент.
— А про налог? — выкрикнул кто-то.
— И про налог тоже, — успокоил Тихон. — Только, мужики, давайте без скандалу, чтоб тихо было!
Волостной уполномоченный выступил вперед. Начал говорить он негромко, останавливаясь после каждой фразы, теребя бороденку и оглядывая собравшихся. Но постепенно речь его убыстрялась, переходя в скороговорку. Теперь он почти кричал, потрясая сухонькими кулачками. И откуда столько силы взялось в щуплом человечке! Досталось от него «поверженным в прах белогвардейцам», и «акуле империализма», и «злостной Антанте».
Иван с друзьями стоял поодаль и слушал.
В захлебывающейся речи Птицына было все, но не было того, что он хотел услышать. Вроде и слова правильные произносил уполномоченный, но проскакивали они мимо.
Бывают ведь такие слова — сыплются, как горох, и ничего от них не остается. Вот такими словами в обилии и сыпал волостной уполномоченный.
Мужики слушали терпеливо, переминаясь с ноги на ногу, ожидая, когда же наконец оратор заговорит о главном — о налоге. А он все частил и частил, понося международный империализм и суля скорую мировую революцию.
Наконец кто-то не выдержал:
— Мил человек, ты нам про налог разъясни.
— Что разъяснять? О чем? — остановился Птицын. — Ах да, о налоге.
Он замолчал, словно обдумывая, что же он может сказать о налоге. А мужики задвигались, загудели.