Солнце уже повернуло к закату, когда они вдали увидели город. Он разбежался по взгорью деревянными домишками. Только в центре его виднелись каменные дома да в разных концах блистали купола церквей. Они все еще почитали себя самыми первыми в городе и гордо втыкали в небо высокие колокольни или расплывались куполами, как толстые купчихи в цветистых платьях. Под кручей, где обрывался город, меж зелени сверкала неширокая речка. Там и тут по берегам ее, на заливных лугах белели огромные стада гусей. Ими город особенно славился.
Иван с Колькой шли по большаку, обсаженному березами. Деревья, старые, раскидистые, уже закудрявились свежей, молодой листвой. Под одной из берез расположились на короткий отдых. Легли на золотой ковер одуванчиков, подняв вверх ноги и уперев их в шершавый ствол.
— Вань, а найдем мы Стрельцова? — вдруг спросил Колька. — Может, его давно и в городе-то нет.
— Должны найти, — неуверенно ответил Иван.
Мысль о том, что Стрельцов уехал из города или отправился на фронт, не приходила ему в голову, и Колькин вопрос смутил.
Он подумал, потом твердо сказал:
— Не найдем Стрельцова — отыщем газету с декретом и принесем мужикам.
Немного помолчав, Колька опять спросил:
— Вань, а чего ты на самом деле вяжешься в это дело? Земли у вас нет, налога вам все одно не платить. Чего ж тебе другой раз на рожон лезть? Думаешь, Яшка Захаркин…
— Вот из-за Яшки и буду на рожон лезть, — не дослушав, перебил его Иван. — Не дам этому паразиту в селе хозяйничать…
Сказал горячо, запальчиво и сразу остановился.
«Нет, тут что-то не так».
Неужели дело только в Яшке?
И чего он добивается для себя? Как будто ничего. Ведь ему действительно налога не платить. Но он не может примириться с тем, что Парамоновы, Захаркины будут богатеть за счет того же Говорка или Федотовых. Значит, он борется за справедливость не ради себя, а ради других. Как Овод, как Тиль Уленшпигель, Робин Гуд.
И вдруг совсем мальчишеская мысль пришла в голову: собрать, как Робин Гуд, шайку отчаянных парней. У всех кони, шашки. Налетели на село — раз, ра-аз! Всех кулаков — к ногтю. Хлеб — беднякам, лошадей, коров — тоже. Иван даже победно усмехнулся, представив себе, как Яшка Захаркин, бледный от страха, валяется у него в ногах. А Иван, не глянув на Яшку, отдает распоряжение. Через ворота перекинуты вожжи, петля захлестнула Яшкину шею…
Нет, получается какая-то чепуха. Шайка-то у бандита Русайкина. Это он налетает на села и вешает на воротах сельских и приезжих большевиков. Бандитом Иван стать не собирается. Наверное, Робин Гуд не ко времени: он восстал против власти. И Овод тоже. А Иван не будет бороться против Советской власти, наоборот, хочет помочь ей сделать жизнь справедливой. За этим и в город идет. Даже если Стрельцова нет, Советская-то власть в силе, и они добьются правды. Конечно, лучше найти Стрельцова — тот сразу их поймет, он знает Крутогорку…
Задумавшись, Иван не заметил, что Колька уже перемотал онучи, крест-накрест обвил их оборами.
— Пойдем, Ваня, а то засветло не поспеем, — толкнул он в бок Ивана…
Солнце было уже на закате, когда вошли в город. Час поздний, идти куда-то в учреждение искать Стрельцова нет смысла. Пошли прямо к знакомым. К тем самым старичкам Троицким, у которых жил брат Михаил, когда Мария Федоровна с Иваном уехали в Крутогорку.
Приняли их радушно. Захлопотавшая было старушка Анна Яковлевна вдруг спохватилась:
— Чего ж это я! Иванушка, а вам же письмо есть. Еще зимой пришло, да не было случая переправить.
Иван сразу узнал руку брата. И хотя письмо было адресовано Марии Федоровне, не выдержал, распечатал.
Письмо Михаил написал еще прошлой осенью из далекого южного города Ставрополя. В бою под Сальском он получил сильную контузию, и деникинцы взяли его в плен. Погнали в город Армавир. Там Михаила отдали в батраки на хутор к казаку. При первой же возможности брат сбежал на Ставрополье к партизанам. После изгнания белых Михаил заболел тифом, сначала сыпным, потом возвратным, и провалялся в лазарете в Ставрополе до середины лета.
Писал брат, уже выйдя из госпиталя, перед отъездом в часть куда-то в Закавказье.
Письмо очень давнее, и все-таки, значит, Михаил жив. Ивану хотелось сейчас же, бросив все, забыв об усталости, вернуться домой. Ведь мать ждет этого письма! И все-таки сорок верст сегодня отмерено, пришел он в город по важному делу: в селе его ждут с добрыми вестями. Нет, завтра они отыщут Стрельцова, а послезавтра вечером будут дома. Очень хотелось бы два-три дня пожить в городе, походить, посмотреть, но письмо торопило.